В-третьих, почему-то эти воспоминания Вячеслава Михайловича Филина очень похожи на цитату из книги Бориса Евсеевича Чертока «Ракеты и люди» (мы приводили ее выше). Вполне может быть потому, что оба присутствовали на одном и том же совещании, где поднимался вопрос о «нырковых» ядерных атаках американского челнока.
В-четвертых, документально ничем не подтверждено, что советский космический корабль «Буран» должен был использоваться для «нырковой» ядерной бомбардировки Вашингтона и при этом его орбита должна была проходить над американской столицей.
В-пятых, Мстислав Всеволодович Келдыш ушел из жизни 24 июня 1978 года, то есть за пять лет до начала американских «звездных войн». Поэтому если совещание по «ныряющему» шаттлу и было в ЦНИИМаше, то проводилось оно вовсе не в 1983 году, и вряд ли как-то было связано с рейгановской «Стратегической оборонной инициативой». Этот «казус» вообще дает основания усомниться в достоверности воспоминаний В.М.Филина.
В-шестых, можно очень скептически относиться к и к личности самого Леонида Ильича Брежнева, и к его деятельности на посту руководителя советского государства – особенно в последние годы его жизни, когда Брежнев был уже очень болен и слаб. В середине 70-х Генеральный секретарь ЦК КПСС (а с осени 1977 года – еще и Председатель Президиума Верховного Совета СССР) постепенно «сдавал свои позиции». Как бывший фронтовик, как глава огромного государства он вряд ли бы испугался предоставленной ему информации из отчета сотрудников ИПМ АН СССР о потенциальной космической военной угрозе американского челнока. Пугливым дураком Л.И.Брежнев никогда не был. Но глубоко в проблемы, стоявшие перед Страной Советов, он уже вникать перестал. О стиле руководства Леонида Ильича в те годы историк Леонид Млечин в книге «Брежнев» писал:
«Это была уже очень странная жизнь.
Он спал десять-двенадцать часов, плавал в бассейне, ходил на хоккей, ездил в Завидово. На несколько часов приезжал в Кремль, да и то не каждый день. Принимал иностранные делегации, проводил заседание политбюро и сбегал.
Он перебрался со Старой площади в Кремль, чтобы быть подальше от аппарата ЦК, от секретарей ЦК и заведующих отделами, которые пытались к нему попасть. Теперь он был достижим только для Черненко. Андропов, Громыко и Устинов могли получить доступ к нему только в случае крайней необходимости. Всё, что должен был сказать, Брежнев зачитывал по бумажке. Если говорил от себя, то иногда терял нить разговора.