«Понимаю, я попал под жернова тогда, когда Огольцов отказался от должности министра. Зачем я согласился? Мне бы хватило славы за СМЕРШ. Но по-другому поступить не мог – доверие Сталина! Ему я верил, как себе. Но он не поверил мне, а взял за истину блеянье этого никудышного человечка Рюмина. Окружение вождя – о, как я ненавижу вас, заглядывавших в рот Хозяину и ждущих его последнего вздоха. Дождались! Вы – шакалы, теперь будете грызть друг у друга глотки. Берия – это первый политический и физический труп. За ним последуют другие – коротконогий Никита способен на длинные подлости. Я сегодня, как никогда ранее, свободен во времени, хотя и привязан к нему, так как время для меня – возможность. А есть ли она у меня? Не верю, чтобы расстреляли министра госбезопасности СССР – не за что! Какой я государственный преступник? В навязанном нам «деле врачей» я сделал то, что должен был сделать нормальный человек – не поверил в заговор. И вот уже корни страшного преступления с намерениями якобы физического истребления правительства обнаружены в МГБ. Арестованы мои добросовестные замы, мои боевые товарищи по работе в СМЕРШе. Разве мог я их оговорить, – это было бы предательство. Тогда я стал бы презирать себя. Теперь перед Богом и своей совестью я чист. Отклонил обвинения в свою сторону и отверг, отринул, оттолкнул ложь и напраслину по адресу товарищей по чекистскому цеху».
А вообще Абакумов, как и все его предшественники – руководители органов госбезопасности, заранее мог и должен был бы считать себя обреченным, потому что рано или поздно Сталин принимал очередное решение, что ему нужен новый человек, более пугливый, менее напористый, чем Виктор Семенович. Он не любил, когда руководители Лубянки долго засиживались. Считал, что они со временем теряют нюх, у них слабеет хватка, падает рабочее рвение, и они успокаиваются на достигнутом, живя вчерашними победами. Еще он всегда опасался, что хозяева Лубянки обрастают широкими связями, становятся слишком авторитетными, а потому и достаточно влиятельными личностями. Настал момент, когда вождь стал подыскивать замену Абакумову, как это делал и с другими столпами ЧК. Сценарий был всегда один – появлялись письма-пасквили. Поэтому рюминское или чье-то другое письмо было ожидаемым. После сталинского рыка в адрес бывшего министра смерть Абакумова стала физическим фактом.
Судоплатов П.А., незаслуженно просидевший по прихоти Хрущева 15 лет в тюрьме, вспоминал, что, несмотря на некоторые натянутости во взаимоотношениях с Абакумовым, он встал на его защиту:
«В 1990 году меня вызвали в качестве свидетеля, когда его (Абакумова. –
Об аресте Берии написано много, здесь же другая тема исследования. Участие же Маленкова в смещении Берии было отмечено в народе появлением поговорки: «Берия, Берия, вышел из доверия, и товарищ Маленков надавал ему пинков». Но надо отметить, что «от Хрущева получил пинков и товарищ Маленков», а потом очередь дошла и до самого архитектора «всесоюзной оттепели», оказавшейся на самом деле «болезненным насморком». Его тоже вытолкнули на обочину политического большака.
Новый Генеральный прокурор Роман Руденко после окончания следствия позвонил из Ленинграда в Москву Никите Хрущеву:
– Что будем делать дальше, Никита Сергеевич?
– Кончать его надо, – по-бандитски ответил тот, кто провозгласил себя чистым и незапятнанным в сталинских репрессиях, облачившись в тогу критика культа личности… Начинались новые мучительные экзекуции над людьми и неудачные эксперименты над страной в ходе так называемой «хрущевской оттепели». Некоторые сегодняшние говорящие головы на ТВ твердят: так он же выпустил многих наших соотечественников из заключений. Ну, что можно на это ответить, – Берия тоже отметился подобным либерализмом сразу же по приходе в НКВД на смену Ежову и после смерти Сталина, но он остался и останется Берией. Много архивных документов, уличавших его в кровавых делах в Москве и на Украине, по оценке некоторых видных историков, Хрущев уничтожил, однако, наверное, еще остались архивы, ждущие своего часа. Адептам защиты «кукурузника» будет стыдно, если они откроются.