Как СМЕРШ спас Москву. Герои тайной войны

В один из январских дней 1940 года начальник внешней разведки Павел Михайлович Фитин приказал всем руководителям отделений прибыть в кабинет наркома на совещание. Павлов, в то время заместитель начальника американского отделения, тоже прибыл на этот сбор по причине отсутствия своего непосредственного начальника. На совещании в основном были молодые начальники, разбавленные такими зубрами разведки, как Сергей Михайлович Шпигельглас, Василий Михайлович Зарубин, Александр Михайлович Коротков, Исхак Абдулович Ахмеров, и другими. Ветераны вели себя сдержанно. Постояв в приемной, через некоторое время оперативники прошли в кабинет наркома.

Как вспоминал Павлов, «… это было большое, отделанное красным деревом помещение, вдоль стен которого стояли мягкие кожаные кресла. На возвышении располагался огромный письменный стол на резных ножках, покрытый синим сукном. Мы расселись в креслах, а товарищи постарше, с Шпигельгласом во главе, заняли стулья прямо перед подиумом.

Вдруг позади стола бесшумно открылась небольшая дверь, которую я принял было за дверцу стенного шкафа, и вышел человек в пенсне, знакомый нам по портретам. Это был Берия. Его сопровождал помощник с папкой в руках. Не поздоровавшись, нарком сразу приступил к делу. Взяв у помощника список, он стал называть по очереди фамилии сотрудников, которые сидели перед ним. Слова его раздавались в гробовой тишине громко и отчетливо, как щелчки кнута, превращавшиеся в удары бича.

– Зарубин!

Один из сидевших перед столом встал и принял стойку «смирно».

– Расскажи, – продолжал выдавливать из себя жуткие по содержанию слова в такой аудитории нарком, обжигая разведчика леденящим взглядом, – как тебя завербовала немецкая разведка? Как ты предавал Родину?

Волнуясь, но тем не менее твердо и искренне один из самых опытных нелегалов дал ответ, смысл которого состоял в том, что никто его не вербовал, что он никого и ничего не предавал, а честно выполнял задания руководства. На это прозвучало угрожающе равнодушное:

– Садись! Разберемся потом в твоем деле.

Затем были названы фамилии Короткова, Журавлева, Ахмерова и других старослужащих разведки, отозванных с зарубежных постов. Унизительный допрос продолжался в том же духе с незначительными вариациями.

Мы услышали, что среди сидевших в кабинете были английские, американские, французские, немецкие, японские, итальянские, польские и еще бог знает какие шпионы. Но все подвергнувшиеся словесной пытке, следуя примеру Василия Михайловича Зарубина, держались стойко. Уверенно, с чувством глубокой внутренней правоты отвечал Александр Михайлович Коротков, под руководством которого я прослужил в дальнейшем несколько лет в нелегальном управлении.

Спокойно, с большим достоинством вели себя Исхак Абдулович Ахмеров и другие наши старшие коллеги.

Совещание, если его можно так назвать, – оно было похоже на экзекуцию – закончилось внезапно, как и началось.

Дойдя до конца списка и пообещав опрошенным «скорую разборку», Берия встал и опять, не говоря ни слова, исчез за дверью. Его помощник предложил нам разойтись.

Никаких дополнительных разъяснений к увиденному и услышанному не последовало. Мы были ошеломлены. Просто не верилось, что все это произошло наяву. Для чего было разыграно это действо? Почему Берия решил подвергнуть опытных разведчиков такой «публичной казни»? Для их устрашения?

Мы терялись в догадках, но, в конце концов, склонились к тому, что эта демонстрация была задумана, чтобы преподать урок нам, молодым: будьте, мол, послушным инструментом в руках руководства НКВД и не думайте, что пребывание за границей укроет кого-либо от недреманого ока Центра…»

Конечно, это была, по разумению Лаврентия Берия, «профилактическая беседа», которой он намеревался нагнать страху на присутствовавших разведчиков, недавно назначенных после «наркомовской прополки ежовского поля».

А вот пример, приведенный другим свидетелем этого совещания.

Берия в беседе с каждым сотрудником, как вспоминал присутствовавший на этом совещании Павел Судоплатов, «…пытался выведать, не является ли он двойным агентом, и говорил, что под подозрением сейчас находятся все.

Моя жена была одной из четырех женщин – сотрудниц разведслужбы. Нагло смерив ее взглядом, Берия спросил, кто она такая: немка или украинка.

– Еврейка, – к удивлению Берии, ответила она.

С того самого дня жена постоянно предупреждала меня, чтобы я опасался Берии.

Предполагая, что наша квартира может прослушиваться, она придумала для него кодовую кличку, чтобы мы не упоминали его имени в своих разговорах дома. Она называла его князем Шадиманом по имени героя романа Антоновской «Великий Моурави», который пал в борьбе за власть между грузинскими феодалами.

Дальновидность моей жены в отношении судьбы Берии и ее постоянные советы держаться подальше от него и его окружения оказались пророческими».

* * *

Однако вернемся в 1939 год.