Как СМЕРШ спас Сталина. Покушения на Вождя

Что касается технологии – обычная запись, только магнитофоны в то время были, конечно, побольше. Все разговоры записываются, обрабатываются. Но, конечно же, Сталин не читал никогда, да и читать не собирался весь этот ворох бумаг. Учтите ведь, что у Рузвельта, скажем, была колоссальная свита. Представляете, сколько было бы часов записи? Конечно, нас интересовал в первую очередь Рузвельт. Необходимо было определить и его, и Черчилля по тембру голоса, обращению. А микрофоны, как я уже говорил, находились в разных помещениях.

Какие-то вопросы, вполне понятно, обсуждали и представители военных штабов. Словом, выбирать из всей этой многоголосицы именно то, что нужно Сталину, было, разумеется, не так просто. Диалоги Рузвельта и Черчилля, начальников штаба обрабатывались в первую очередь. По утрам, до начала заседаний, я шел к Сталину.

Основной текст, который я ему докладывал, был небольшим по объему, всего несколько страничек. Это было именно то, что его интересовало. Сами материалы были переведены на русский, но Сталин заставлял нас всегда иметь под рукой и английский текст.

В течение часа-полутора ежедневно он работал только с нами. Это была своеобразная подготовка к очередной встречи с Рузвельтом и Черчиллем.

Он вообще очень тщательно готовился к любому разговору. У него была справка по любому обсуждаемому вопросу, и владел он предметом разговора досконально. Вспоминаю, как он читал русский текст и то и дело спрашивал:

– Убежденно сказал или сомневается? Как думаешь? А здесь? Как чувствуешь? Пойдет на уступки? А на этом будет настаивать?

Без английского текста, собственных пометок, конечно, на все эти вопросы при всем желании не ответишь. Потому работали серьезно. Учитывали и тот же тембр голоса, и интонацию.

Разумеется, такое участие в работе конференции было негласным. Видимо, о том, чем мы занимаемся в Тегеране, кроме Сталина, мало кто знал. Мы практически ни с кем не общались. Днем и вечером ведем прослушивание, обрабатываем материалы, утром – к Сталину. И так все дни работы конференции. Думаю, работой нашей Иосиф Виссарионович был удовлетворен, потому что каких-либо нареканий не было. А когда конференция закончилась, нас так же тихо вывезли, как и привезли. Меня отправили в Москву, а оттуда я уехал в Ленинград продолжать учебу в академии.

Нравственно ли было так поступать с союзниками? Сталин ведь сам ответил на этот вопрос: «Это неэтичное дело…» Но, как он сказал, другого выхода у него нет. А были у Сталина основания подозревать союзников в неискренности? Более чем достаточно. Вспомните предвоенные годы хотя бы… Например, Черчилль. Известно ведь, что в свое время он примыкал к группе консерваторов, ставящей своей целью уничтожение Советского государства. Да он и сам никогда не скрывал своих взглядов. Лишь после того, как немцы напали на Советский Союз, он счел возможным на короткий период объединиться с нами. Но и тогда он исходил, опять же, из интересов Британской империи.

Почему Сталин должен был ему верить? Даже после того, как англичане заявили о поддержке Советского Союза в этой войне, полтора года союзники ничего не делали. Вмешались, когда поняли, что согнуть нас нельзя, да и то под влиянием американцев, насколько знаю, это произошло.

А как вели себя на международных конференциях? Особенно показательна Тегеранская. И Черчилль, и Рузвельт пытались информировать Сталина вразрез друг другу. Черчилль заявил, что он очень симпатизирует Америке и наполовину американец, но полностью согласиться с позицией президента не может. Рузвельт, в свою очередь, говорил, что не имеет ничего против британцев, но не намерен отстаивать интересы Британской империи. Соответствующим образом, к слову, вели себя и разведслужбы».

Встреча Большой тройки

Здесь, в Тегеране, решили встретиться поздней осенью 1943-го руководители стран антигитлеровской коалиции – Председатель Совета Народных Комисаров СССР И. В. Сталина, президент США Ф. Д. Рузвельт и премьер-министр Великобритании У. Черчилль.

Из воспоминаний Уинстона Черчилля:

«Я был не в восторге от того, как была организована встреча по моем прибытии на самолете в Тегеран. Английский посланник встретил меня на своей машине, и мы отправились с аэродрома в нашу дипломатическую миссию. По пути нашего следования в город на протяжении почти трех миль через каждые 50 ярдов были расставлены персидские конные патрули. Таким образом, каждый злоумышленник мог знать, какая важная особа приезжает и каким путем она следует. Не было никакой защиты на случай, если бы нашлись два-три решительных человека, вооруженных пистолетами или бомбой.

Американская служба безопасности более умно обеспечила защиту президента. Президентская машина проследовала в сопровождении усиленного эскорта бронемашин. В то же время самолет президента приземлился в неизвестном месте, и президент отправился без всякой охраны в американскую миссию по улицам и переулкам, где его никто не ждал.