Как соблазнить декана за 10 дней (СИ)

Для меня это — вопрос принципиальный. И дело не только в моих обманутых чувствах. Мне просто хочется, чтобы эта такая юная, но уже такая расчетливая девочка поняла — отнюдь не все проблемы можно решить, запрыгнув к кому-то в постель. Может, это пойдет ей на пользу. Может, даже пригодится ей больше, чем какой-то диплом.

— Она сможет восстановиться в университете на следующий год, — я слегка повышаю голос.

— Дмитрий Сергеевич, — осторожно спрашивает Дарья Никитична, — у вас с ней что-то личное?

Смущаемся мы с ней одновременно. Она сразу же начинает оправдываться:

— Я не имею ввиду ничего такого… Но, знаете, бывает, студент грубит на лекции или пишет что-то неприятное в социальных сетях.

Кузнецов прерывает эту двусмысленную беседу вполне конкретным предложением:

— Выносим вопрос на голосование. Вы, Дмитрий Сергеевич, в меньшинстве.

У меня уже нет желания спорить. Пусть будет так. В конце концов, девочка так старалась. Заработала. Пусть учится, раз совесть позволяет.

В деканате меня встречает секретарша Ниночка с каменным лицом.

— Дмитрий Сергеевич, ну нельзя же так!

— Что нельзя?

Она громко укоризненно вздыхает:

— Двойки ставить направо и налево. Вы же не бревна оцениваете — людей. А у каждого из них — свои проблемы. Ну, ладно, я понимаю, когда студент — дурак. Такому, может, диплом выдавать и не стоит. Но Малинина!

Я, наконец, понимаю, к чему она ведет.

— Ах, вот оно что! Это она вас похлопотать просила?

Ниночка обижается:

— Да с чего вы взяли? Я ее просто вчера встретила в коридоре — бледную, заплаканную. А она, между прочим, до этого повышенную стипендию получала — как отличница.

Честно признаться, для меня это — новость. Но тем более непонятным становится ее поведение. Не Ниночкино, конечно, — Алькино. Нельзя же так себя не уважать.

Хотя, возможно, синдром отличницы как раз и сыграл свою роль. При первой же плохой оценке занервничала, запаниковала. Готова была пойти на что угодно, только бы не вылететь из универа.

Я усмехаюсь:

— Если вы так о каждом студенте радеть будете, никаких нервов не хватит.

Она надувает губы:

— Я не о каждом.

Продолжать разговор на эту тему я не хочу. Тем более, что и повода нет.

— Да не волнуйтесь вы так, Нина. Сдала зачет ваша Малинина.

Ниночка взвизгивает и едва не бросается мне на шею. Этого только не хватало.

— Дмитрий Сергеевич, а можно я ей позвоню? — она хватается за телефон. — Она, наверно, еще не знает. Она, бедняжка, вчера была уверена, что не сдала.

— Конечно, звоните, — я стараюсь говорить как можно равнодушнее. — Только сначала распечатайте мне бланк заявления на увольнение по собственному желанию.

— Заявление? — она откладывает телефон в сторону и морщит лоб. — А кто увольняется?

Скрывать ни к чему.

— Я, Нина.

— Но как же так? — кажется, теперь слёзы на глазах секретарши уже из жалости не к Малининой, а ко мне. — Почему? Терехин из Америки возвращается только через месяц. А, поняла! Вам заявление не на увольнение нужно, а на перевод на кафедру! У вас же там основное место работы!

Но я качаю головой:

— Нет, Нина, я ухожу из университета — по семейным обстоятельствам. Думаю, до приезда профессора вы как-нибудь продержитесь.

Объяснять свои мотивы я не намерен. Не признаваться же в том, что переспал со студенткой? Универ теперь слишком тесен для нас двоих. Рано или поздно о нашей связи узнают. Не удивлюсь, если подружки Малининой уже в курсе. Шило в мешке не утаишь.

Я всё равно собирался писать это заявление — сразу же после приезда Терехина. Но обидно делать это вот так, под давлением.

Эта девочка может многого добиться. Такие идут по головам, не задумываясь.

Я вспоминаю на мгновение ее красивые зеленые глаза, и сердце екает от боли. Чтобы отвлечься, начинаю перебирать бумаги на столе.

Всё было ложью. Вспоминать ни к чему.

10 день. Лена

Я просыпаюсь только к полудню.

Как я вчера вернулась из универа, даже не помню. С кем-то разговаривала по дороге, отвечала на чьи-то звонки.

Наташка была в гостях, и я уснула раньше, чем она вернулась.

И вот теперь она буравит меня взглядом.

— Завалила?

Я киваю.

Она охает:

— А я тебе говорила — бери больничный. Может, за неделю Горыныч выдохся бы. Понаставил двоек и успокоился.

Я не могу ей объяснить, что ни через неделю, ни через месяц желание Дмитрия Сергеевича выгнать меня из универа не стало бы меньше.

— Вот сволочь! — негодует подруга.

Мне хочется за него заступиться. Я сама во всём виновата. Но я предательски молчу.

Он не может сейчас поступить по-другому. Он считает меня расчетливой сукой. А что еще он может думать? Я ведь специально поехала на ту игру, надела парик, назвалась другим именем.

И разве поверит он, если я скажу, что я сама не думала, что всё случится именно так? Что у меня самой внутри что-то перевернулось? От его улыбки, от его поцелуев.

Я плачу, уткнувшись в подушку. Дура, гадина. Как я могла втянуть его в эту историю?