Как сон

Жена лежит в постели и непохоже, что она ждет не дождется мужа, читает модный женский журнал — на самом деле читает, а не просто листает, и хуже всего то, что она вчитывается в ряды букв, прикидывающихся словами, в колонки слов, прикидывающихся предложениями, и в предложения, прикидывающиеся текстом, и делает она это в уверенности, что таким образом получает дневную порцию чтения, необходимого для правильного духовного развития и поддержания умственной активности. К книгам Жена обращается редко, а когда читает их, практически тут же засыпает, лежа, сидя, вечером, средь бела дня — все равно: литература ее усыпляет, а модные журналы — нет; Роберт недоумевает, не пропитаны ли их страницы каким-нибудь возбуждающим средством. Жена говорит, что не читает книги с тех пор, как Роберт перестал писать; таким хитрым способом она придает своей умственной лени измерение демонстративного поста, голодовки протеста; это его, Роберта, вина: он был ее любимым писателем, над его книгами она никогда бы не заснула, другие книги навевают на нее скуку, так что он может больше ей не предлагать книги других писателей. Жена лежит и читает, одеяло сползло у нее с ноги, слишком откровенно обнажив все самое сокровенное, лоно безгрешно раскрылось и дремлет или, скорее, симулирует дремоту, игриво нацелившись на Роберта, его взглядом вдохновляемое, потому что совсем не кажется напряженным, призывно влажнеет, так что не подлежит сомнению, что Жена все-таки намеренно принимает такую позу, а случайное сползание одеяла и сгибание ноги не такие уж и случайные: Жена искусно выбрала эту позу и придала ей вид случайности; Жена — мастер создавать иллюзию случайности, ее маленькая грудь не выносит бюстгальтера, зато она прекрасно годится для якобы случайных выглядываний между бортами не застегнутой доверху блузки, в декольте во время неловко ловкого наклона, в, казалось бы, плохо подобранном, слишком просвечивающем платье; Жена любит играть на чувствах мужчин, потому что всегда выигрывает. Роберт начинает церемониал прохождения языка по ноге с самого низа до самого верха. Жена пока еще не протестует, она любит эту неспешность, распаленная пипочка ждет своей очереди, теоретически она горит от нетерпения, но это как раз и есть самое приятное; если бы Роберт слишком быстро добрался до пункта назначения, он испортил бы всю игру, он должен кружить, нежно вылизывая промежность, приближаясь по депилированным окрестностям, пока Жена не почувствует, что готова воспарить; только тогда ему можно тихонечко постучать в дверь, а принц-язык может приступить к методичному открыванию замка, в котором сокрыта принцесса-горошина, а потом уже сильнее, энергичнее, быстрее, с обеих сторон, вдоль и поперек губами в губы, тем не менее не отрываясь от главного объекта — принцессы-горошины, он не может потерять ее с языка, да и незачем терять, врата замка все равно останутся закрытыми, особенно если их пытаться пробить тараном. Как только Роберт прекращает поцелуи и пытается поместить отвыкший от работы член в тепленькое местечко, Жена хватает его за волосы и призывает к порядку или просто отпихивает, объясняя, как всегда:

— Ты ведь знаешь, что нам нельзя это делать.

— Опять какие-то фантазии.

— Нельзя: беременность убьет меня, я больна.

— Ничем ты не больна, а кроме того, человечество придумало пару верных способов предохранения.

— Но ни один из них не дает гарантии на сто процентов!

И так кончается очередная попытка зачать ребенка, который мог бы родиться уже после его смерти. Роберт пытается еще раз, но не может подлезть со своими нежностями и поцелуями, Жена обижена, холодна, закрыта. Роберт тем не менее пытается силой (уже много месяцев Жена называет сексом примитивное разрубание узла его страстей: она берет в свои руки штурвал семейной лодки, а через несколько минут идет в ванную вымыть руки, тогда как Роберт, почувствовав облегчение, засыпает), сегодня он твердо намерен любиться с ней во что бы то ни стало, потому что потом, когда боль в нем основательно поселится, такого случая уже может и не представиться.

— Перестань клевать меня своим… Я же тебе ясно сказала: нет! — Жена встает, поправляет пеньюар, не оставляя ему шансов. — Или ты успокоишься, или я иду спать к родителям.

— Боже, я с тобой больше не выдержу.

— Ты умеешь только брюзжать и стращать, уж больно ты на язык ловок.

Роберт раскрывает книгу, Жена возвращается в постель, берет журнал, но только на минуту, она взвинчена, буквы перестали прикидываться словами, она не может читать, хочет погасить свет и уснуть, а этот опять при свете с головой уйдет в чтение, надо что-то сделать, чтобы его выключить.

— Написал сегодня хоть что-нибудь?