Как Советский Союз победил в войне

В октябре 1944 г. в США начались испытания массо-габаритных макетов первой плутониевой бомбы, и вот тут-то выяснилось, что «мелкая техническая проблема» грозит стать непреодолимым препятствием на пути к созданию оружия – бомба категорически не желала устойчиво лететь, изделие мотало на траектории с раскачкой в 20–30 градусов, и все это падало в непредсказуемой точке. Простое и понятное решение – увеличить площадь и/или плечо оперения было недоступно, так как бомба итак еле-еле влезала в бомбоотсек «Суперкрепости» В-29. Пришлось обратиться за помощью к англичанам, накопившим к тому времени опыт проектирования сверхтяжелых авиабомб.

Причина раскачки оказалась весьма нетривиальной. Аэродинамически очень тяжелая (2660 кг на кв. м поперечного сечения) бомба при сбросе с большой высоты разгонялась до околозвуковых скоростей и вокруг ее совершенно «неправильного» с точки зрения сверхзвуковой аэродинамики корпуса (короткий, удлинение всего лишь 2,2) стихийно возникали местные скачки уплотнения; решить проблему удалось установкой на стабилизаторе воздушных тормозов в виде металлических пластин, поставленных поперек потока.

Так вот, фотографий американского «Толстяка» и первой советской атомной бомбы РДС-1 в Интернете полным-полно, и разница в конструкции стабилизаторов отчетливо видна невооруженным глазом: воздушный тормоз есть и там и там, но общая форма стабилизатора отличается разительно. Таковы очевидные факты. Моя зыбкая гипотеза заключается в том, что «полезные идиоты», передавшие советской разведке и исчерпывающую информацию по технологии получения делящихся материалов, и конструкцию взрывного устройства с точностью до миллиметров (не была забыта даже золотая фольга толщиной 0,1 мм, проложенная между двумя половинками плутониевого ядра бомбы), были найдены среди интернациональной (еврейской, если уж говорить честно) команды физиков; стабилизатором же, вероятно, занимались совсем другие люди, из другого ведомства и в другом месте.

В результате, «Арзамас-16» конструкцию американского взрывного устройства скопировал один в один, а вот аэродинамикой бомбы пришлось заниматься самостоятельно. И на это ушло время. Сколько конкретно? Не знаю, но первая в СССР атомная бомба (не заряд на вышке, а падающий из бомболюка самолета предмет) была испытана лишь 18 октября 1951 г., то есть через 2 года и 50 дней после первого ядерного взрыва. Вариант «а мы и не хотели испытывать натурную бомбу, нам вышки хватило» отбрасываем сразу, без дискуссии. Еще как хотели, всегда хотели, и правильно хотели! Испытание ядерного оружия – занятие невероятно дорогое, в нем расходуются драгоценные материалы, наработка которых идет пылинками и граммами, и поэтому все всегда стремятся испытать конструктивно завершенный боеприпас. И первая полноценная двухстадийная РДС-37, и знаменитая «Царь-бомба» чудовищной мощности в 50 Мт испытывались не на вышке, а именно в процессе сброса реального боеприпаса с типового носителя.

Второе, гораздо более значимое замечание относится к тому, что «ликвидация монополии на ядерное оружие» в принципе не могла произойти одномоментно, по щелчку, в триггерном режиме: вчера была, сегодня закончилась. Это не событие, а процесс. Единичное испытание единственного взрывного устройства если и переводит страну в ранг «ядерной державы», то лишь в политико-пропагандистском смысле. И первую «бомбу» в кавычках (29 августа 1949 г.) и первую реальную бомбу (18 октября 1951 г.) Сталин мог сбросить лишь на собственную голову – единственный тип советского бомбардировщика, способный поднять эти тонны в воздух (поршневой 4-моторный Ту-4, скопированный один в один с американского В-29) не мог дотянуться до США даже в самоубийственном полете «в один конец».

К проблеме средств доставки мы еще вернемся, пока же отметим, что недостаточную для решения стратегических задач мощность первых атомных бомб[33] можно было возместить лишь большим их количеством, что, в свою очередь, требовало развертывания крупномасштабного производства делящихся материалов (плутония-239 и урана-235). Американцы на основании собственного, тяжелого практического опыта знали – чего это стоит, так что именно их напугать испытанием единичного изделия было труднее всего.

А с серийным производством ядерных зарядов в СССР возникли большие (и неизбежные, принимая во внимание колоссальную сложность задачи) проблемы. Заведомо нереальное плановое задание – довести к концу 1947 г. наработку делящихся материалов до 200 грамм в сутки – было ожидаемо сорвано. Технологический реактор («завод № 817») был запущен летом 1948 г., за первые полгода произошло 42 (!) аварийные остановки, после чего в январе 1949 г. реактор вывели на капитальный ремонт. Столь же тяжело налаживалась работа радиохимического завода («Челябинск-40»), где из облученных, то есть смертельно опасных для персонала, реакторных блоков надо было «вытянуть» драгоценный плутоний и очистить его до спектральной чистоты.