Как спасти свою жизнь

А наутро я уже снова была у нее, со мной — моя книга, портфель, новые рукописи и зубная щетка. Я старалась не оставаться на ночь, но в следующие пару месяцев много времени проводила у нее. Розанна пыталась уговорить меня уехать с ней: у нее был в Аспене загородный дом и она приглашала меня провести лето там. Но я не знала, как поступить. Все-таки я еще хотела разобраться с Беннетом, и кроме того, я не была уверена, что мне доставит удовольствие провести целый месяц с Розанной наедине. Беннет, конечно же, меня бы отпустил — с присущей ему неохотой, походя пристыдив, — но хотела ли этого я сама? Пожалуй, мне выгоднее остаться здесь, проводя с Розанной день, с Беннетом — ночь. Писать у нее, потягивая красное вино, а для отдыха отправляться на белую кровать, чтобы сначала она — с нежностью — ласкала меня, а потом я — в отчаянии — ее. Кататься по городу в ее лимузине, наслаждаясь производимым эффектом, в одинаковых джинсовых костюмах, будто похищенных у рок-звезды, с одинаковым запахом мускуса, исходящим от наших тел, — беседуя о Ретке, Неруде, Вирджинии Вулф. Я помогала ей дорабатывать стихи, а она усмиряла мои вспышки ревности. Вместе нам было хорошо, и это была настоящая дружба — или, по крайней мере, что-то очень близкое к ней.

Единственной проблемой была постель. Я пробовала все: искусственные члены, бутылки из-под кока-колы, зеленые пластмассовые вибраторы японского производства. Большой — во влагалище, маленький — в попу. Я старалась разнообразить цвета. Я засовывала ей огурцы с надетыми на них ребристыми презервативами и бананы в презервативах с усиками. Я купила специальный вибрирующий душ, и мы вместе подолгу сидели в ванной, — ничего не помогало. Каждый раз она бывала на грани оргазма, но потом он отступал, и она вновь оставалась ни с чем — кроме дрожи в теле и слабости в ногах. Меня она не упрекала ни в чем: во-первых, она была слишком хорошо воспитана, а во-вторых, уже привыкла ко всему. И все же постепенно я стала подозревать, что ее гениталии втайне исповедуют антисемитизм.

Конечно, я не осмеливалась сказать об этом вслух. В Розанне было что-то такое, что заставляло держаться тактично, деликатно, даже скованно, можно сказать. Казалось, что она выше таких приземленных вещей, как оргазм, что она соткана из чистого духа — подобно слухам, витающим на фондовой бирже.

Но вот однажды, уже в середине лета, я приехала к ней с бутылкой ледяного «Дом-Периньона» — поздравить ее с тридцатитрехлетием. Мы пили шампанское, закусывая паштетом из печенки и трюфелями по-страсбургски. Когда же подарившая нам наслаждение бутылка была выпита до дна, мы, едва взглянув на ее круглое горлышко, поняли друг друга без слов. Мы забрались в постель, и после часа объятий, поцелуев, нежного поглаживания и покусывания сосков, она, наконец, сдалась, — ей потребовался целый месяц бутылок, вибраторов, фруктов, плодов и бьющей струей воды, и я видела, как бурно содрогалось ее тело, а из некогда безжизненного влагалища торчала зеленая бутылка из-под «Дом-Периньона».

Она без конца благодарила меня, утирая слезы радости. Наверное, последний раз она испытывала что-то похожее, когда муж ласкал ее во время месячных. Она приписывала этот невероятный оргазм моему мастерству, а я — исключительно марке шампанского. Интересно, смогла бы она кончить, будь это «Пол Масон» или «Нью-Йорк Стейт» от Тейлора?

Мне кажется, все ясно без слов.

Поэтесса домохозяек…

Цель моего творчества — настолько сократить дистанцию между писателем и читателем, чтобы книга стала чувствительной мембраной, через которую свободно проходили бы мысли, чувства и даже жизненные соки…

В августе Розанна уехала в Аспен без меня. А я тем временем решила предпринять последнюю попытку примирения с Беннетом. Конечно, я не доверяла ему, конечно, я презирала его, но пред самим институтом брака я испытывала благоговейный трепет. Восемь лет мы прожили вместе, и все эти годы мы делили радость и горе пополам. Не так уж тут все просто: ведь было что-то, что все эти годы связывало нас. По крайней мере, мне хотелось верить, что дела обстоят именно так.

Почему-то все неприятности сваливаются на меня именно летом. Может, во всем виновата жара? Может, от жары размягчается субстанция, связывающая между собой плохо подогнанные друг к другу фрагменты моей жизни? Почему-то тяжелейшие кризисы случаются у меня именно между июнем и сентябрем, и только осенью появляется человек, с которым я могла бы соединить судьбу.