Как спасти свою жизнь

Вернувшись, Ральф немедленно подтвердил справедливость ее слов.

— Спасибо, — ухмыляясь, поблагодарил его Курт. В дни своей богемной жизни в Париже Курт достиг высочайшей виртуозности в умении вкусно поесть за чужой счет. Теперь, когда он стал старым и утратил прежнюю подвижность, он принимал гостей у себя. Но для Ральфа он сделал исключение.

— Доброй ночи, — пожелал Курт, помахав нам беретом, когда его вели к машине две бывшие японские жены. — Заходите ко мне, не забывайте!

— Великий старик, — сказал Ральф, провожая глазами Курта и даже не догадываясь, как ловко его провели.

Что касается меня, то я никогда не доверяла людям, злоупотребляющим словом «великий».

Потом Ральф обратился к нам с Джошем:

— Я хочу вам кое-что показать, — сказал он. — Судя по вашим стихам, вам должно понравиться…

Мы весело переглянулись.

— Что бы это могло быть? — спросил Джош.

И мы поехали к Ральфу домой. Хотя можно ли назвать домом то, что открылось нашим изумленным взорам. Да никогда! Все-таки «дом» подразумевает что-то человеческое, домашнее, а этого здесь как раз и в помине не было. Как бы это получше определить: «холостяцкое жилище»? «квартира» Ральфа? Но это был большой особняк. Есть такой сорт людей, которые с удовольствием поселились бы в «Блумингдейле», если бы это считалось престижным. Ральф был как раз из таких. Его «дом» был жилищем особого рода: такие существуют только в Калифорнии, и живут в них суперсовременные разведенные мужчины средних лет с искусственными волосами. Археологи будущего будут, наверное, поражены, раскопав эти сооружения, и еще поломают себе голову, пытаясь понять, для каких целей они использовались.

Мы въехали в гараж, и дверь за нами автоматически закрылась. Вокруг стояли машины Ральфа: «форд-фаэтон» 1936 года (с форсированным двигателем), новенький «роллс-ройс» «Корниш» цвета морской волны с белыми кожаными сиденьями и пропуском, который гласил: «Дзэн», серебристый «ягуар-ХКЕ» с пропуском «Мир» и золотистый «багги» с пропуском «Багги, скромнее».

Сверкающий хромом и никелем лифт со стеклянными стенками доставил нас на верхний этаж, где Ральф «жил». Мы попали в темный холл с шоколадного цвета плюшевыми стенами, такого же цвета ковровым покрытием и обитыми бархатом креслами, расположенными вдоль стен. (Кто-то, должно быть, сказал ему, что шоколадный — это истинно мужской цвет.) Маленькие лампочки, вмонтированные в шоколадного цвета потолок, выхватывали из темноты отдельные предметы: голову Будды, который, должно быть, был в шоке от того, в какую компанию он попал; часть средневекового надгробия с эпитафией; пергаментный свиток, на котором какой-то полоумный калифорнийский калиграф вывел слова сочиненной Фрицем Перлсом гештальтской молитвы: «Ты делаешь свое дело, я делаю свое…» (Интересно узнать, что археологи будущего скажут об этом.)

Ральф провел нас в гостиную, больше напоминающую пещеру и выдержанную все в тех же шоколадно-коричневых тонах, и зажег камин (в Калифорнии это делается просто — под дровами расположена газовая горелка). Потом он включил квадрофоническую систему — песнопения какого-то восточного братства, — раздал сигареты с марихуаной, на которые, должно быть, потратил целый день, — а может быть их заранее скрутил какой-нибудь хиппи-табачник, — и отправился на напичканную электроникой такую же шоколадную кухню, чтобы приготовить кофе и посовещаться со своим восточным слугой.

— Подождите, ребята, вы еще не видали Джакуззи, — сказала Лиана, глубоко затягиваясь и пуская сигарету по кругу.

— Что еще за Джакуззи? — спросила я.

Через некоторое время мы все уже были раздеты и варились в булькающей и пузырящейся воде, налитой в огромную красного дерева лохань, словно цыплята в кастрюльке с бульоном. Сквозь увитую бугенвиллеями решетку в потолке было видно звездное небо, а внизу под нами били ключи, отчего горячая ароматная жидкость бурлила у нас между ног, вызывая вполне однозначные желания. От наркотиков мы уже успели совершенно обалдеть, распевавшие гимны монахи тоже слегка ошалели, а Ральф продолжал раскуривать все новые сигареты. Кофе по-ирландски лилось рекой. «Так бывает только в раю. Или в Калифорнии», — подумала я.

А тем временем Ральф начал речь, ту сбивчивую и бессмысленную речь, которую только сильно под градусом и можно произносить, но в тот момент я уже не могла понять, кто из нас сумасшедший — он или я.

— Важно, — назидательно говорил он, — победить в себе чувство собственника, брать и давать, испытывать наслаждение и боль, как если бы все мы плыли в одной лодке, словно части одного организма, — а ведь мы и есть части единого организма…

— Похоже, он хочет устроить групповуху, — прошептал Джош, — и я даже не знаю, как поступить. Я хочу сказать, он не обидится, если мы откажемся?

Голос Джоша доносился откуда-то из подземелья.

— Не знаю, чего он хочет от нас, — прошептала я в ответ, — но я чувствую, что над ним можно здорово посмеяться, если принять его тон и это дурацкое гештальтское словоблудие.