Проклятье, я едва не ляпнула, что он прав ровно наполовину, потому что мой дядя не из тех людей, кого стоит оплакивать. Черт побери, мне хотелось разоткровенничаться и рассказать Эвану все как есть. Он пробивал пломбу, которую я старалась держать нетронутой, оставляя на ней трещины. Однако я держала рот на замке.
– А что с отцом? – спросил парень после недолгого молчания.
– Когда мне было два, он погиб в Афганистане.
– Черт. Мне очень жаль, Джо.
С горестным выражением лица он покачал головой. Не жалость – ее чую я за милю, она пахнет собачьим дерьмом. Однако в голосе Эвана звучало сожаление. Словно он слишком поздно прибыл на место катастрофы.
– Да, но с этим уже ничего не поделать. – Я уперлась локтями в колени. – Ладно… а что насчет твоей семьи?
– Там не о чем рассказывать, – криво усмехнулся он. – А что ты слышала?
Я ухмыльнулась.
– Много. Распространители слухов могут высосать из пальца любую историю.
– О да, они могут, – согласился он, искренне мне улыбаясь.
Воздух между нами потеплел, и я пожалела, что не захватила с собой купальник.
– А как насчет твоих настоящих родителей? – поинтересовалась я. – Они знают, где ты? Ты знаешь, кто они?
Он покачал головой, и то тяжелое выражение вновь вернулось в его взгляд.
– Нет. Когда мне было три года, меня оставили на пожарной станции в Хэлстоне. Я жил в разных приемных семьях, пока три года назад Сэлинджеры не взяли меня к себе.
Еще одно видение появилось в моем сознании и ранило, будто шипы. Маленький светловолосый мальчик, одиноко бредущий по подъездной дорожке пожарной части. Плачет, смущается и, вероятно, зовет маму…
Я вздрогнула, сделав вид, что отгоняю комара.
– Сэлинджеры официально усыновили тебя?
– Да, но моя жизнь мало чем отличается от жизни ребенка, попавшего в Лимб [11]. Понимаешь, да, я ношу их имя, но ощущаю себя гостем в их доме, который к тому же злоупотребил гостеприимством. – Эван снова оттолкнулся от стены и отплыл на середину бассейна. – Боже, жалко звучит, верно?
Я пожала плечами.
– Я понимаю, о чем ты.
– Думаю, они планируют избавиться от меня в конце года. Вот только Харрису я нужен. Поэтому он, скорее всего, выпрет меня из дома и сразу же предложит работу.
– Он может так поступить?
Эван пожал плечами.
– В прошлом месяце мне исполнилось восемнадцать. У меня нет законных оснований оставаться. Не думаю, что он рвался усыновить меня. Идея Нормы. Шейн слишком болен, а Мерл глуп, чтобы заниматься бизнесом, так что я ему нужен.
– Но ты не хочешь оставаться в Айове.
– Нет! Уеду, несмотря ни на что.
Несмотря ни на что. Мой мозг быстро подсчитал, сколько нам осталось быть вместе. Двадцать два дня до окончания школы.
Я мысленно усмехнулась. «
Какая мне разница, черт возьми?
Я пнула опавший лист, лежавший слишком близко к моему шезлонгу, и посмотрела сквозь завесу своих волос. Эван продолжал плавать, наблюдая за мной.
– Что? – спросила я.
– Помнишь, я упоминал о своей потере?
– Ага?
– Я говорил о… памяти. Клочок бумаги, который остался у меня с того дня, когда я пришел на пожарную станцию. Он был приколот к моей рубашке. Записка, написанная рукой моей матери, полагаю. – Он кивнул сам себе. – Нет, уверен, что это ее почерк.
– Что там было написано? – произнесла я упавшим до шепота голосом.
– Он потерялся?
– Шейн сжег. Сегодня утром.
Мне показалось, что меня ударили в живот, а воздух вокруг стал на пятнадцать градусов холоднее.
– Он
– Да, – безэмоционально повторил Эван, – он именно так и сделал, черт возьми.
– Зачем?
– Потому что злой кусок дерьма, – заявил парень, повышая голос. – Я потерял бдительность на одну гребаную секунду… – Он покачал головой. – Но уже поздно, и я не могу это исправить.
– Мне так жаль, Эван, – тихо пробормотала я.
Он кивнул и подплыл к краю бассейна, положив руки на бортик.
– Она написала слово «пожалуйста» дважды. Именно так. Моя мама… она заботилась обо мне. Написать дважды одно слово. Это ведь должно означать, что ей было не наплевать, верно?
– Да, это так, – быстро моргая, подтвердила я.
– Два «пожалуйста», – повторил он.
– Это что-то значит. Должно.