— ДА Я и СЛЫШУ, КАК ВЫ ОРЁТЕ, а ТЫ УЖЕ и МАТОМ НАЧАЛ. ЯВНО НЕ ЗНАЕТ МАКАРОННИК АНГЛИЙСКОГО, а ТЫ — ИТАЛЬЯНСКОГО. ШТОРМИТ ТАМ у ВАС, ЧТО ЛИ?
— БАЛЛОВ ВОСЕМЬ. ПОКА ПАДАЮ МЕЖДУ ВОЛН, НЕ ВИЖУ НИ ХРЕНА, а ЭТОТ СНИЖАЕТ ХОД и НЕ ДАЁТ ПРОЙТИ по КОРМЕ.
— ДАЛЕКО до НЕГО?
— с МИЛЮ ОСТАЛОСЬ.
— ПОВИСИ НА СВЯЗИ, СЕЙЧАС ПОЗОВУ БОЦМАНА, ОН ЗНАЕТ ИТАЛЬЯНСКИЙ, ВЫЯСНИМ, в ЧЁМ ДЕЛО.
Несколько минут продолжались переговоры боцмана с моим встречным кораблём. Я, как мог, сдерживал лодку от разворота, на малом ходу яхта почти не управляема.
— «КОЛЫМА» ВЫЗЫВАЕТ «ПОМОР».
— НА СВЯЗИ. ЧТО-НИБУДЬ УДАЛОСЬ ВЫЯСНИТЬ?
— ЭТО ВСПОМОГАТЕЛЬНОЕ РЫБАЦКОЕ СУДНО, ОБСЛУЖИВАЕТ ТУНЦЕЛОВОВ. ОНИ ПЫТАЛИСЬ СКАЗАТЬ ТЕБЕ, ЧТО ЗА КОРМОЙ ТАЩАТ ДВУХКИЛОМЕТРОВЫЙ ТРОС в РУКУ ТОЛЩИНОЙ, ПОЭТОМУ и СБАВЛЯЛИ ХОД, ЧТОБЫ НЕ ДАТЬ ТЕБЕ НАЛЕТЕТЬ НА НЕГО, ТВОЙ КИЛЬ СРЕЖЕТ, КАК НОЖОМ, и ТЕБЕ КАРАЧУН БЫЛ бы. в ОБЩЕМ, ВРУБАЙ ПОЛНЫЙ и ОБХОДИ ИХ по НОСУ, ОНИ БУДУТ ЖДАТЬ, КОГДА ТЫ ПРОЙДЁШЬ. Я БОЦМАНА ПОДЕРЖУ в РУБКЕ, ПОКА РАЗОЙДЁТЕСЬ, НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ, ВДРУГ ПОНАДОБИТСЯ.
— СПАСИБО, «КОЛЫМА». НЕ ЗНАЮ, ЧТОБЫ ДЕЛАЛ БЕЗ ВАШЕЙ ПОМОЩИ. ВЫ ГДЕ-ТО НЕДАЛЕКО?
— в ТРИПОЛИ, ПОД ПОГРУЗКОЙ СТОИМ. а ТЫ, ШКИПЕР, ПРИВЫКАЙ, ЭТИ РЫБАКИ-КОЛХОЗНИКИ, КРОМЕ СВОЕГО БАСУРМАНСКОГО ЯЗЫКА, НИКАКОГО НЕ ЗНАЮТ.
— ЕЩЁ РАЗ СПАСИБО. УДАЧНОГО ПЛАВАНИЯ!
Часа через три начало светать, и хоть ветер и волны не уменьшились, при свете как-то стало веселей и не так страшно. На горизонте появился маленький остров, скорей кусок камня с небольшим посёлком Линоза. Было принято решение спрятаться с подветренной стороны, встать на якорь и переждать стихию. Хотя больше нужен был физический и моральный отдых. Мне просто необходим был стакан виски и минимум три часа сна.
Из люка показалась голова дочери.
— Папа, меня опять укачало!
— Уже скоро приедем, час остался, спрячемся — качка прекратится.
— Ну укачало-то сейчас.
— Ну потерпи немного…
— а можно ещё пива?
Поп-звезда
— Ну что, изменник родины? Жив ли ты там, на хлебах заморских? — протяжно, словно нехотя, будто продолжая вчерашний разговор, произнёс в трубке скрипучий тенорок. Эту интонацию, эту словесную игру я не мог ни с чем спутать. и хотя не слышал этот голос больше десяти лет, заученно, почти профессионально, отреагировал на реплику.
— Хлеба заморские — ой как сладки, а дым Отечества до нас не долетает. Чего тебе, Шапкин? Почто тревожишь толстого, ленивого диссидента? Отчего нарушил мою дрёму и негу послеобеденную? Неужто соскучился, хороняка, кости старые решил погреть на земле Рыцарей Мальтийских, а денюжек на постоялый двор жалко? Всего-то ничего, лет двенадцать прошло, как не виделись — не слышались…
Лёша Шапкин был моим однокурсником по театральному училищу, ровесником и былым близким другом. После выпуска, в конце восьмидесятых, нас стандартно развела судьба. Лёша отправился покорять Москву, как все молодые актёры, я же вернулся на Север, решив окончить театральную карьеру и стать серьёзным журналистом. Связь мы быстро потеряли, но в театральном мире это не беда. Этот мир очень узкий, можно сказать, камерный — все театральные через одного друг друга знают, и слухи об успехах или провалах каждого очень быстро расходятся по всему Советскому Союзу.