— Если тебе станет легче: ты не увидишь его и нас до следующего лета, — сказала мать.
— Чтобы потом провести его взаперти, как, впрочем, и последние два года? Без права выйти?
— В том, что последние два года мы запрещаем тебе покидать пределы нашего особняка, только твоя вина, — сказал отец, указав на зелёную шевелюру сына, состоящую целиком из листьев. — Если бы не твои выкрутасы…
— А зимой? К зиме листья опадают, да и вообще я мог ходить в шапке. Никто ничего не заподозрил бы.
— Люди и так подозревают нас в нечистых делах, уж я слышал, что про нас поговаривают горожане. И с каждым годом их подозрения усиливаются. Порой я подумываю: не пора ли нам переезжать на новое место?
— А если люди вдруг узнают кто ты… — подхватила мысли мужа миссис Грин. — Если увидят твой облик, тогда нас точно раскроют. Поэтому мы решили не рисковать и посчитали, что так будет лучше и для нас, и для тебя.
— Да вы ни черта на знаете, что лучше для меня! Ни черта! — выкрикнул Генри и, выйдя из-за стола, на этот раз твёрдо направился к выходу из зала.
— Стой! — окликнул его отец, но было поздно: дверь громко хлопнула, дав понять мистеру Грину, что сын более не намерен продолжать разговор.
— Нет, ну по-твоему, это нормально, Жавотта? Мы столько для него сделали, столько приложили усилий, а он ещё чем-то недоволен. Порой мне кажется, что он вовсе не мой сын.
— Маркус, не говори ерунды, — ответила супруга. — Просто он в своё время насмотрелся телевизора и решил, что может обрести сверхспособности, как у героев.
— Чёртово телевидение… Мы ему тысячу раз повторяли, что для злодея это невозможно. Только человек с чистой душой, человек готовый служить добру и бороться против зла способен получить сверхспособности. А он…
— Это была всего лишь навязчивая идея. И к тому же, за эти два года не произошло ни одного несчастного случая.
— Да, хоть это радует, — облегчённо выдохнул мистер Грин. — Но его поведение осталось таким же. И я боюсь, если нашу маленькую тайну узнает кто-то из других злодеев… Ты понимаешь, что с нами будет, Жавотта?
— Думаю, тебе не стоит слишком сильно беспокоиться. Селтфосс его исправит, вот увидишь. Но если хочешь, я могу завтра поговорить с ним ещё раз, — поспешила сказать миссис Грин. — И мне кажется, Генри сам никому не захочет рассказывать о своём прошлом.
— И всё-таки поговори с ним. К тому же, к тебе он, что ли, более склонен прислушиваться, — настоял муж и даже слегка улыбнулся.
Вдруг напольные часы у камина стали громко отбивать восемь вечера, и улыбка мигом сошла с лица Грина-старшего, сменившись чудаковатой гримасой полной боли.
— О-о-о, — простонал мистер Грин. Чёрт бы побрал эти часы. Как же я ненавижу шум… Они вновь разбудили мигрень.
— Неужели? — удивилась супруга. — А не ты ли недавно кричал на Генри во всё горло? Ты порой гораздо больше создаёшь шума, и я не припомню, чтобы ты на себя хоть раз жаловался.
— Я — это совсем другое, — самовлюблённо произнёс муж, одновременно пытаясь оправдаться. — А вот часы… Я давно за то, чтобы их выбросить.
— Ни в коем случае! — запротестовала миссис Грин. — Это подарок моей мамы на годовщину нашей свадьбы.
— Да, твоя мать умеет делать «правильные» подарки, — сардонически заметил мистер Грин. — Пусть у твоего супруга болит голова, зато твоя мама будет довольна. Кстати, как она? Ещё не померла у себя во Франции?
— Маркус! — недовольно прикрикнула миссис Грин и одарила мужа тяжёлым взглядом, от которого ему явно стало не по себе.
— Ладно, ладно… Пойду-ка я, пожалуй, приму лекарство, а то, чувствую, голова сейчас точно взорвётся.
Проходя по коридору мимо комнаты сына, мистер Грин услышал его голос, словно тот с кем-то разговаривал. Он остановился и приложил ухо к двери, дабы лучше слышать слова. Но к его удивлению за дверью стояла полная тишина.
«Наверное, почудилось», — подумал мистер Грин. Отпрянув от двери, он вдруг почувствовал новую порцию головной боли и, решив больше не медлить, отправился за спасительными таблетками.
На самом деле мистеру Грину ничуть не почудилось: его сын, и правда, говорил кое-с-кем. Просто Генри быстро умолк в ту же секунду, как только заслышал за дверью шаркающие шаги отца. И вот, когда опасность миновала, парень вновь обратился к своему собеседнику, которым было плотоядное растение венера-мухоловка, отличавшееся от своего обычного вида тем, что было гораздо крупнее и с множеством острых зубок.
— Кажется, уходит, — произнёс парень, слыша шаги удаляющегося дальше по коридору отца. — Он-то и хочет отправить меня в этот… Селтфосс! Да и мать тоже… Они оба! Ба-а! Подумать только — университет для злодеев. Да они чокнулись!
Хоть Генри начал вновь сотрясать воздух, растение никак на это не реагировало. Как всегда, оно безмолвно стояло в горшке на подоконнике со слегка приоткрытой пастью-ловушкой. Но парень искренне верил, что оно его слушает, а потому продолжал говорить дальше.
— Венера, — ласково произнёс Генри, — сколько всё это будет продолжаться? Неужели они не понимают, что мне никогда не стать злодеем просто потому, что я этого не хочу. Я не желаю быть на стороне зла.