Как стать знаменитым журналистом

Политики не скрываются за псевдонимами. Писатели тоже не скрываются — использование ими, кстати, довольно нечастое, псевдонимов имеет совсем иную, нежели анонимность, цель. Журналисты используют псевдонимы и иные способы сокрытия своего авторства массово и постоянно.

Стать политиком или писателем — это значит приобрести имя, выделяющее тебя из других. Стать журналистом — это значит поступить на работу в редакцию газеты или телекомпанию, поставив поверх своего имени тавро данной газеты или компании.

Писатель и политик не будут выступать под разными псевдонимами — у них либо собственное имя, либо один псевдоним (если фамилия неблагозвучна). Типичен опять же пример Владимира Ленина, имевшего как журналист сотни псевдонимов, а как политик — всего один, сросшийся с реальной фамилией Ульянов-Ленин.

И действительно, странно было бы, если бы лидером КПРФ вчера был Зюганов, завтра — Уткин, послезавтра — Соловейко. А президентом России то Путин, то Распутин, то Запутейко.

Но, возразят мне, самые известные журналисты не выступают под разными псевдонимами. Это так. Но, во-первых,

ЖУРНАЛИСТИКА НА 99% ДЕЛАЕТСЯ БЕЗВЕСТНЫМИ (ФАКТИЧЕСКИ) ЖУРНАЛИСТАМИ.

Именно поэтому, когда ссылаются на ту или иную публикацию, чаще всего упоминают СМИ, в котором она вышла, но не конкретного ее автора, особенно если он — штатный сотрудник этого СМИ. Например: «"Вашингтон пост" считает...» или «Как пишет "Нью-Йорк таймс..."».

Во-вторых, журналист прикрыт еще и тройной линией обороны.

Первая линия — его редакция или даже медиахолдинг.

Вторая линия — в целом журналистская корпорация, не всегда, но очень часто защищающая «своего».

Третья, самая серьезная, линия — «священная корова» свободы слова.

109

В целом — это Система, бороться с которой и трудно, и опасно.

ЖУРНАЛИСТЫ И ЧИНОВНИКИ, ЗА КОТОРЫМИ, ОСОБЕННО В РОССИИ, ТОЖЕ СТОИТ СИСТЕМА, -ДВА САМЫХ БЕЗОТВЕТСТВЕННЫХ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ КЛАНА В НАШЕЙ, ДА И НЕ ТОЛЬКО НАШЕЙ, СТРАНЕ.

«А как же суд?» — станет возражать блюститель журналистской чести, правда, блюдущий ее не там, где она находится в реальности.

Глупый вопрос, но ответить придется. Во-первых, суд как общественный институт подвержен таким же предрассудкам о журналистике, как и любая другая группа граждан, а перед догмой о свободе слова по закону бессилен и суд — нужна лишь известная профессиональная ловкость журналиста, чтобы «изречь ложь» определенным образом. Во-вторых, судебный иск против журналиста множит, как правило, его известность, а следовательно, и неприкасаемость. Существует целая категория журналистов, особенно в бульварной прессе, которая провоцирует «героев» своих текстов, в первую очередь знаменитых, на суды.

Впрочем, о проблеме ответственности журналиста я еще расскажу отдельно, а здесь лишь зафиксирую еще одну максиму, гласящую: журналист неприкасаем, хотя и подсуден.

В этом есть и позитивный смысл (дополнительная гарантия свободы журналистской работы), и негативный (индульгенция безответственности).

Эта максима, правда, имеет одно существенное исключение, поэтому его точная формулировка

такова:

ЖУРНАЛИСТ НЕПРИКАСАЕМ, ХОТЯ И ПОДСУДЕН - В ОБЩЕСТВЕ, НО НЕ В СВОЕМ СРЕДСТВЕ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ.

Кстати, печальным следствием общественной неприкасаемости журналистов является то, что проблемы, возникающие с ними, порой решают физическим путем.

Высокая преждевременная смертность журналистов в конфликтогенных обществах (к которым пока относится и Россия) есть в этом смысле всего лишь профессиональный риск, плата за сохранение института свободы слова.

110

Этим не совсем оптимистическим замечанием закончу настоящую лекцию, дабы перейти к следующей, самой неинтересной для меня. А тема-то лекции — фундаментальная, можно сказать, актуальнейшая для России сегодня: свобода слова, свобода печати и свобода информации.

Но скажите мне, что может быть интересного для стоматолога в рассказах его пациентов о зубной боли, которой они мучаются. В тысячный раз стоматолог слышит эти стенания (вполне, возможно, искренние), но ни одной новой нотки, ни одного оригинального наблюдения... Тоска!

111

Лекция 5. Свобода слова и смежные свободы

Кажется, Максим Горький, один из величайших русских писателей XX века, и тоже, кстати, журналист (феномен, о котором я еще расскажу в свое время), называл тоску зубной болью в сердце.

Повторюсь, хотя не люблю этого, но в данном случае считаю уместным, что ничего кроме профессиональной зубной боли в сердце не вызывает у меня необходимость рассказывать вам, уважаемые читатели, дорогие студенты и особенно любезные студентки, о свободе слова.

Воистину нет повести печальнее на свете, чем повесть о свободе и печати. Нет повести и яснее, банальней, очевидней. А повторять банальности — разве не тошно и не пошло само по себе. Но, увы, без этого в курсе теории и практики журналистики не обойтись. И хотя многое мною уже сказано в предыдущей лекции, осталось что и добавить.