Как свежи были розы в аду

– Ну, мне сказали, что он, наверное, ваш свидетель или не свидетель. Да кто ж знает, заговорит, не заговорит. Ну, вытащили мы осколки костей и стекла из его черепушки… Это не совсем наш профиль. Мы сообщили в полицию, чтоб родственников нашли. В нейрохирургию его надо переводить. А там, сами понимаете, не дешево все. Но мы его вечно держать не можем. И ухода такого у нас нет…

– Нельзя на него посмотреть?

– Посмотрите. Вот халат. Пошли.

Они прошли по узкому коридору в какой-то закуток типа изолятора. Там под капельницей лежал неподвижно человек с забинтованной головой. Глаза его были закрыты. Валентин подошел к нему близко, наклонился, разглядывая отекшее сероватое лицо… Выпрямился.

– Это мой свидетель, – сказал он. – Дайте, пожалуйста, полиции отбой. Если им сильно захочется помочь несчастному, дайте мой телефон. Я подумаю, как найти его родственников. Решу вопрос с его переводом от вас.

– Мое вам за это спасибо. У нас каждый метр, каждая пара рук на учете. И все везут, везут, как с войны.

Валентин почти выбежал из больницы. Он опять схватил свой адвокатский фарт, о котором все говорят. Искал мерзавца с личной мечтой – добить его, нашел действительно нужного пропавшего свидетеля. Разумеется, он придумает способ не подставить Марину. Если Антонов заговорит, то он ему объяснит, что признание в нападении на Марину станет его последним сказанием. Но жить и говорить мерзавец должен. Хотя бы для того, чтобы сесть за убийство Надежды Ветлицкой. Валентин набрал номер Сергея.

– Не помешал? Чем занимаешься?

– Ты не поверишь. Спасаю сына твоей подзащитной. Кольку Гришкина. Вляпался он в дерьмо по самую макушку. Устроился в левый банк, чтобы долги выбивать. Результат: лежит дома с разбитой рожей, а бандиты на него долг переоформляют. Такая милая схема.

– И что ты? – безучастно спросил Валентин.

– Ну, есть люди… Объясняют, что он нужен родине, Колька Гришкин. И вообще он знаменитость. Вроде согласились забыть, что он у них на договоре был. Не большая потеря. У них таких дураков – море.

– Молодец.

– Рад стараться. Я еще и вещички его папашки прихватил. Отдал Земцову на предмет отпечатков, волос и всего прочего… Раз нет самого папашки.

– Есть, Сережа. Забавное совпадение, но он лежит в больнице с проломленной головой.

– Да ты что! Кто ж его? Может, он сыну помогал в его самоотверженном труде?

– Нет. Точно – нет. Роман Антонов и какой-либо труд, даже такой, – вещи несовместимые. Сережа, тут такая ситуация, я даже не уверен, что тебе расскажу.

– Не хочешь подъехать? Ну, чтоб помолчать хотя бы.

– Хочу. Водки куплю по дороге. Давай напьемся, как люди.

Глава 26

Слава читал разворот в «желтом» таблоиде о тайнах семьи поэта Майорова, когда в кабинет привели Валентину Ветлицкую.

– Читаю вот, – показал ей Земцов газету с фотографями участников событий. – Вы тут и с мамой, и с папой, и с отчимом… Мне нравится эта фотка, – он показал снимок, на котором юная Вера Ветлицкая держала на руках маленького ребенка в белом платье с рюшами. У девочки были огромные глазищи на перепуганном личике, а Вера смотрела в объектив нежно, трогательно, кротко, как мадонна.

– Мне тоже нравится эта фотография, – сухо сказала Валентина и села.

– Не очень-то приятно, наверное, когда семейные тайны рассказывают вот так – на весь мир.

– Мне это совершенно безразлично, – заявила Валентина. – Я вообще-то сильно сомневаюсь, что у меня была семья. Это называется как-то иначе.

– Ну, семья, не семья, а мы с вами сейчас – как в прямом эфире. Вам Петров сообщил, что ваш муж пропал?

– Я не замужем, – Валентина холодно посмотрела Земцову в глаза. – У вас вроде есть вся информация на меня.

– Простите, может, я не так выразился. Я из обычной семьи. Привык думать, что если у мужчины и женщины общий ребенок, то они называются мужем и женой.

– Да что вы говорите? Не знала. И не знала, что Ромка пропал. А что это значит? Как он пропасть-то мог? У него что, есть постоянное место жительства? Или он обязан прощаться с нашей домработницей, когда решил переехать?

– Куда переехать? Вы знаете его друзей, родственников?

– Откуда…

– Я бы сказал, вы поддерживали близкие отношения.

– Я могу уточнить какие. Один раз он меня изнасиловал, несколько раз мы трахались по обоюдному согласию. Вы считаете, это близкие отношения?

– Да, я такой.

– Я не знаю, разумеется, ни его друзей, ни родственников. Сомневаюсь, что у него кто-то есть вообще.

– Значит, вы к нему настолько плохо относитесь.

– Я к нему никак не отношусь.

– Тогда вы в состоянии оценивать ситуацию объективно, так? Если вы не убивали тетю, а он имел такую возможность, почему вы сказали адвокату, что это не он?

– Почему и что я сказала адвокату – это мое дело. А вам вот что скажу. В ваших дешевых провокациях участвовать не буду. Я не знаю – он или не он убил. Хватайте его и проверяйте.

– Но он странно пропал, заявив адвокату о вашей невиновности и даже пообещав выступить на суде. Его исчезновение в ваших интересах.

– Почему? В моих интересах, чтобы он заявил то, что хотел, на суде, разве нет?