Все прояснилось, когда Алекс увидел в конце пути сине-подсвеченных, как в аквариуме, актрис травести. Двухметровый красавец с внешностью манекена, испорченной макияжем и париком, ужасным голосом выводил: «Хочешь сладких апельсинов?»
Алекса пробило на ха-ха.
– Это что, гей-клуб?
«Хочешь, я убью соседей, что мешают спа-ать!»
Сама мысль, что видный государственный деятель Николаев, обезумев от конспирации, мог назначить сыну встречу в гей-клубе, казалась гомерически смешной.
Звезда травести подвывала и немного гримасничала, потому что в песне Земфиры настал особо драматический момент – про «отдам все песни»; Алекс хохотал в голос, и на него, кажется, косились; Юрий, возможно, растерялся, но нюансы уже не разглядеть.
Объект занимался пропагандой, записи переданы для правовой оценки
– Это что? Какая-то провокация? – весело спрашивал Алекс, напирая на Юрия, потому что иначе тут ничего не услышишь и не донесешь.
Юрий мотал головой.
Звезда травести принимала цветы и раздавала поклоны, степенно и как-то даже монументально, как Зыкина (а может, просто боялась уронить парик или, там, поролоновые вставки). Зазвучало что-то другое, и Алекс уже схватил Юрия за локоть и просто потащил обратно по коридорам – туда, где потише. У барной стойки слишком тесно сидели люди, и это не годилось для разговора. Они остановились в каком-то углу, подсвеченном торшером: здесь были пустые птичьи клетки.
Теперь напуганным казался Юрий.
– Мне реально плевать, что он об этом думает и что он этим хотел сказать! – вещал Алекс, распаляя себя все больше. – Зачем вообще весь этот цирк: притащить меня в Москву, затащить в гей-клуб… Это ведь его идея? Ну да, я гей, и что? Я не намерен это скрывать и не скрываю ни от друзей, ни от знакомых, и что? Мне нечего стыдиться. Я понимаю, что вам тут трудно это понять, принять, но вообще-то это нормально. И я не знаю, вот этот план меня сюда вытащить – это что? Попытка шантажа или что?
– Нет, нет. Конечно, нет. Алексей Михайлович, – повторял Юрий как заведенный, но сверх этого ничего внятно объяснить не мог. Кажется, его заклинило.
– Что «Алексей Михайлович»? У меня здесь все-таки какая-то встреча?
– Нет, нет…
– Что – «нет»?
– Так, мне вся эта хрень надоела, я лично собираюсь чего-нибудь выпить, раз уж я вырвался из Мордора. Будешь джин?
– Я за рулем.
– Утю-тю, какие мы все серьезные. Эй!.. У вас есть
Алекс в итоге сам пошел к бару выяснять, какой есть джин, но еще он хотел дать Юрию время как-то очухаться. У стойки пришлось ждать, пока обслужат парочку студентов – парня и девушку, – возбужденных самим фактом своего тут присутствия. Он в татуировках, восходящих на горло; она полуобрита, что-то распадается на голове сложной пальмой. Они счастливы. Всем здесь насрать на какую-то там революцию, понял Алекс вдруг. Или они об этом даже не знают.
К Юрию и клеткам Алекс возвращался задумчивый, да еще и с виски, потому что тем неизвестным науке маркам джина, которые могли ему предложить, он как-то не стал доверять.
– Я думал, вам это нужно.
– А?
– Извините, пожалуйста. Я думал, вы хотите развлечься…
Это была такая дичь, и Юрий был так жалок, что Алекс – после минутного ступора – начал хохотать.
– Ты сам-то тут бывал?
Юрий то ли смутился, то ли возмутился – да как вы могли подумать!.. – но Алекс уже просто не мог остановиться:
– Извини, видимо, меня отпускает… Не, я все понимаю. Учитывая, так сказать, специфику…
Юрий сделал попытку тоже посмеяться, поддержать, но у него это получилось просто страшно. Как у робота, который учится.
– Юра, давай ты просто выпьешь, не выноси мне и себе мозг, ок? Хоть ты. А обратно на такси поедем. Тут ехать-то… Так о чем я говорил?
– О специфике.
– О какой?! Ах да. Не помню, к чему это, ах да, помню. Ты геев-то никогда не видел.
– Видел.
– Где? В своей фээсбэшечке?.. Вот ты и думаешь, что это как папуасы… В смысле, большинство населения тоже так думает, а в первую очередь – твои дружки из казармы… Но разница, может быть, в том, что они это думают в контексте убить: папуасы, экзотика, не норма, уничтожить.
– Почему папуасы?