Кроме того, мама постоянно надевает Сашины брюки (мужские лучше сидят) и нещадно подсучивает их и мнет, и папа тоже надевает и тоже подсучивает. Можно подумать, что много брюк, а их всего две пары. И только Саша-сын не может надеть ничьих, потому что всех перерос и весь, как папа говорит, разновеликий — ноги длинней, чем надо, и руки тоже, голова маленькая, нос широкий.
Но отец, кажется, не очень прав, потому что к этому лету Сашка — он и сам это чувствует, — весь натянулся, подобрался, стал ловким, как барс или другой такой же никому не известный и красивый зверь.
Зимой Чибисовы живут в довольно хорошей московской квартире, а летом — в довольно плохом сарае под названием «кухня». Потому что дача не их, а маминой мамы (она была массажистом в военной клинике), и бабушка живет в даче сама вместе с двумя серыми пугливыми старушками, друзьями детства.
Никто не верит, что эти старушки — друзья детства, потому что бабушка румяная, с рыжими, покрашенными хной волосами, бегает легко и по утрам делает зарядку с гантелями. Но это чудо природы — на самом деле ей много лет. Бабушка не растит никакой клубники.
«Было у меня две грядки, — говорит она и смеется, показывает все свои отличные крепкие зубы, — Витюша Жучко заставил. «Стыдно, говорит, ничего не делать! У всех, говорит, есть». Но теперь все заросло. — И вздыхает серьезно. — У меня такая переоценка ценностей: лучше в магазине купить!» Бабушка Саша любит свою дачу, все три маленькие комнатки. Ей больно отдать их в губительные руки детей.
«Пусть радуется, — говорит папа Ира. — Такую тещу бог дает избранным», — и охотно живет в сарае под названием «кухня». Но, как утверждает Жучко, в кухне жить запрещено, даже если там ничего не варят.
Лето началось с его посещения. Жучко сдвинул соломенную шляпу с незагорелого лба, глянул на стол без клеенки возле кухни и сказал:
— Неудобно, товарищи, получается.
Папа Ира оторвался от своих научных трудов и стал глядеть на белую половину жучковского лба.
— Здравствуйте, — сказал он растерянно.
Жучко смутился.
— Здравствуйте, Ираклий Петрович. Не пользуетесь вы полной радостью дачной жизни.
— Да нам, собственно, хорошо… — заволновался папа Ира.
— Нет, не пользуетесь…
— Зато мы бережем зеленого друга, — отозвался Саша. Он нарочно вынес гитару и тихонько позванивал на ней, чтоб Жучко не думал, что его здесь боятся.
— В кухне жить нельзя, — посуровел Жучко.
— Мы не живем, — вяло солгал папа Ира.
Жучко глянул в открытую дверь, нащупал глазами три раскладушки.
— Но почему, почему нельзя? — перехватил его взгляд папа Ира и заволновался. Он легко мирился с неудобствами, но не любил почему-то вмешательств.
— Есть постановление… — официально начал Жучко.
— Но оставьте его в покое! Дайте людям жить! — срываясь на шепот, заговорил папа Ира. — Оно к вам руки не тянет!..
— Кто?
— Постановление!
— Что вы говорите такое! Какие руки? Да вы успокойтесь, товарищ Никитин!
— Я Чибисов, Чибисов, а не Никитин! Это моя теща Никитина! Вы мне работу сорвали! — Папа Ира вскочил из-за стола, и тут Жучко счел разумным отступить.
— Я поговорю с пайщицей, — сказал он, отходя.
— Не загоняйте нас палками в рай! — пошел за ним папа Ира. — Не загоняйте нас в рай!
Но Жучко уже был возле дачи, и оттуда летел его справедливый бас:
— Лександра, кто тебе дороже, Лександра?!
Бабушку, представьте, тоже зовут Саша, если только в это можно поверить.
— Нет, ты зайди, зайди! — звенел бабушкин поставленный голос. Она в молодости не только массировала, но и пела, и притом хорошо. — Ты погляди, какая у меня тут красота… — И, видимо обращаясь к старушкам, радостно говорила о Жучко: — Мы ведь старые друзья. А старые друзья не ржавеют!
Когда Саша проходил мимо бабушкиной террасы, растерянный Жучко, подавленный в своей энергии, пил чай между двумя старушками, а бабушка Саша, раскрасневшаяся, со сбившимися волосами, пела, размахивая руками:
И Саша чувствовал себя сильнее растерявшегося папы Иры и степеннее бабушки Саши.
Интересно, слышал папа Ира про старых друзей, что они «не ржавеют», а? Нет поговорки, которую бабушка Саша не перепутала бы!
Глава III
СВЕТА
Светлана проснулась, когда и солнца-то еще не было. Почитала свои любимые стихи — была у нее такая тетрадка, куда она переписывала стихи и разные песенки.
Одно стихотворение даже наизусть поучила:
Особенно там хорошо под конец, когда девушка думает, что парень подшутил, назвав ее красивой, а дело обстоит вот как:
И дальше… Только дальше Света чуть-чуть еще не доучила. Не доучила и опять задремала чутким к радости сном, ожидая ежедневного зова: «Светик!»