Как целует хулиган

Особенно Данилу напрягали слухи о том, что обдолбавшись, Рамзу частенько пробивает на изврат. В частности – он любил насиловать, и в ответственность начальника охраны входило сглаживать все углы: подвозить хозяину девок, которые насилия не ждут, но от которых можно будет потом откупиться. Данила и сам пару раз видел, как их, сильно потрёпанных и даже побитых, выводят потом от шефа.

Он этого не понимал, и не хотел бы этого касаться... Но! Со слов пацанов, те девчонки, все как одна, оставались довольны полученной компенсацией. А значит, они обычные шлюхи на зарплате. Так ведь?

Во всём есть своя философия – главное научиться быть бездумным винтиком большого механизма.

Данила старательно учился и вроде даже получалось. Но иногда корёжило.

Просыпался вдруг среди ночи и понимал, что тонет в дерьме, и ещё немного, и обратной дороги уже не будет. Точка невозврата, с каждой «задушевной» беседой Рамзы становилась всё ближе. Обратная стороны медали, плата за...

За что? Что он имеет в итоге? Чего добился?

А потом наступало утро, охватывала круговерть и всё как-то выравнивалось. Это просто другой пласт жизни. Другая среда. Не хуже, не лучше. Другая. В ней свои законы и своя правда. И жить здесь можно. Можно! И точка.

Главное не думать.

А потом он вдруг увидел ЕЁ. В этом гадюшнике, стены которого пропитались развратом и продажной «любовью»...

Сердце защемило. Упорно делая вид, что не замечает её, жрал и думал: твою же мать, ну сколько можно-то? Это же просто тёлка. Самая обыкновенная. Бывают и позачётнее.

И всё же, едва только Залим начал её клеить, разьярился, чуть в рожу ему слёту не дал, но тут же взял себя в руки. Спокойно. Каждый сам для себя выбирает. И если Маринка дружит с этой поблядушкой, в трусы которой всё кто ни попадя каждый вечер суют грязные деньги и дрочат на неё в приват-румах, значит, и сама недалеко ушла. Вот пусть Кирей с ней и разбирается.

Всю неделю после случайной встречи приходил в себя. На концерт, естественно, не собирался. Но за каким-то чёртом, в самый последний момент слился от пацанов и, зажав во вспотевшей ладони стебли трёх бордовых роз, припёрся.

Потому что Кирей, хрен ли. Ему будет приятно, что братан всё-таки нашёл время...

Ну да. И цветочки тоже ему. Ага.

Специально взял самое дальнее место на балконе. Сидел там, невидимкой, и, сминая в кулаке колючие стебли, всё ждал её выход...

Тот дебильный танец, кстати, она в этот раз танцевала с Киреем, и Данила смотрел на них, на их слаженные движения, на взгляды глаза в глаза и неподдельную страсть, и чувствовал себя идиотом.

Ну на хрена припёрся? Чтобы всковырнуть? Чтобы убедиться, что стоило ему уйти – и у них сразу наладилось? Чтобы позорно возбудиться на бегающую по сцене танцорку, которую хватает за ляжки братан?

А возбудился он не на шутку, хорошо хоть на коленях розы, а в зале темно.

То, что он видел сейчас, было гораздо круче и эротичнее, чем голые стриптизёрши на шесте. Те если и возбуждали, то так, исключительно в зоне члена, и вопрос решался так же просто – для этого даже баба не обязательна, достаточно свободной кабинки в сортире и воображения. А Маринка, она... Её хотелось обнимать, целовать. Ею хотелось дышать, пропитываться. Обладать ею – от пальцев ног до кончиков волос, каждой ресничкой, каждым взглядом, каждым чёртовым тараканом в её бестолковой башке.

Хотел уйти после первого отделения... Не смог.

Хотел взять себя в руки и спокойно, забив на волнение, подарить ей в финале цветы... Не смог.

Сидел до последнего – и пока расходились зрители, и когда в зале погас основной свет. Думал – сунуться за кулисы или нет? Не к Маринке, к братану. Сто лет его не видел, не общался. Соскучился.

Да или нет? Нет или да?

Пока морозился, на сцену вышла вдруг Маринка и уставилась в темноту пустого зала. Даниле даже показалось, что увидела его. Сжал в кулаке проклятые цветы, собираясь окликнуть...

– А, вот ты где, – выглянул из-за кулисы братан.

Подошёл к Маринке, обнял, что-то сказал – из зала не расслышать. Она ответила и стала искать что-то на полу. Кирей снова что-то сказал, и снова обнял – на этот раз крепко, хозяйски...

Данила резко отвернулся. Разрывало от ревности. Опаляло, скручивало, колотило... Похрен, что братан. Похрен, что эта дура аборт сделала. Любил её. Каждой клеточкой тела, каждой мыслью и вздохом.

Только кому это надо?

Цветы так и остались на кресле в зале, а он, не глядя больше на голубков ушёл.

Поехал не домой, а на свою позаброшенную точку приёма металла. На душе – опять хрен знает что. Опять всё не то, словно вернулся обратно на распутье, с которого начал.

Сидел среди холодного ржавого железа и хотелось выть.

...Если бы она только знала, как он её любит!

Ночью разбудил настойчивый стук в дверь. Оказалось, гонец от Рамзы.

– Поехали, шеф вызывает.

Данила с трудом сдержался от недовольной мины. Нахмурился.

– Случилось что?