С грустью думая об этом объединительном символе, вспоминаешь не об истории жизни и творчества писателей, а о самом знаменательном, самом
Поэтому и теряет вкус к жизни именно он, Иисус, а не мы, ему до конца не поверившие. Предаваясь небесной меланхолии, Леонардовский Иисус даже не удостаивает нас своим укоряющим или умоляющим взором. Нет, в эту секунду ему не до миссионерства. Подумать только, святая сила разочарования – не мы познаём её через Пророка, а он через нас. Испытать разочарование находящемуся в истинной любви, мы не пожелаем даже врагу; а Пророку – извольте. Недругов бояться глупо – настоящие страдания приходят от самых близких. Но как стоит на это реагировать? Бороться? Негодовать? Исправлять? Что нам на это скажет сам миссия?
Любая, хоть сколь-нибудь, талантливая картина, если это не nature morte, не является вырванным из контекста «стоп-кадром», а напротив историей – целой жизнью и, такой же целой, смертью. Скажем, справедливости ради, что даже мёртвой природе, порой, есть что сказать человеку. Остросюжетные, драматические, трагические, иронические сюжеты доступны не только на экранах кино, но и в отражениях художественных полотен, проекции которых, магическим, в отличие от «киноплёнки», образом, отправляют зрителя в путешествие во времени и пространстве, с багажом бесконечных образов, судеб, выводов. Нет ничего удивительного в том, что, отправляясь на «Тайную Вечерю», казалось бы, известный исторически, но при этом полемически активный сюжет, подарит тяжелую по сердцу и уму интригу. Как отреагирует Иисус на предательство, и какая реакция последует за разочарованием во всём роде людском… Не выстроится ли ещё выше стена, отделяющая сознание человеческих чувств от веры в святые истины, не скуёт ли окончательно цепь противоречий и сомнений зачатки понимания свободы…
Дико современному реалисту сталкиваться в сей сценической кульминации со смирением. Неужели именно это называется истинным