Как ты там?

– Быстро уходи! – процедил повар сквозь сжатые зубы и только тогда я опознал в нём Илюшу, который удачно воспользовался предложенным мной камуфляжем, а пакет с выручкой замаскировал под пивное пузо.

Когда я заметил, что ему удалось беспрепятственно покинуть двор, то пошёл было за ним, понимая, что подобно героям легенд и мифов, мне ни в коем случае нельзя оглядываться. Но у двери, ведущей на улицу из заколоченной досками арки, всё-таки остановился и бросил последний взгляд на наши окна.

И теперь «Кругосветное путешествие» представлялось мне вовсе не тонущим кораблём, а какой-то конструкцией, вроде выполненного в форме дома аэростата. Наполненный невесомым газом наших несбывшихся надежд, он медленно поднимался вверх, чтобы навсегда улететь в уже ставшее осенним небо цвета индиго. Да, от абсента и усталости после трёх дней фестивальной беготни мне действительно казалось, что расстояние между нами отдаляется-приближается, как в фильме Хичкока «Головокружение» или в зуме фотообъектива. Во всём доме горело только одно окно, у которого стояла беловолосая девушка в синем платье. И она махала мне рукой на прощанье.

Я улыбнулся ей и, слегка пошатываясь, двинулся в сторону метро Третьяковская.

… Рано утром меня разбудил звонок в дверь. На пороге стоял Илюша с большим рюкзаком за плечами. Он рассказал, что заехал домой, забрал остальные деньги и самые необходимые вещи, потому что не знал, насколько сильно он влип, и будут ли его там пасти. Зато он был уверен, что мусора что-то попытаются ему предъявить, поэтому решил пока прятаться. Он выдал мне неплохую по тем временам сумму денег, добавил, что оставил кое-что своим родителям, а основной капитал попросил подержать пока у себя.

Когда мы пили чай на моей кухне, я описал ему белую девушку, не став, впрочем, рассказывать про её оживающие татуировки, но Илюша ответил, что не знает никакой такой Аллы, но это ещё один знак, что ему нужно уезжать отсюда как можно дальше.

Потом мы дошли до метро, и я поехал на свой первый день учёбы во ВГИК, а он – к себе в РГГУ, чтобы мутить там академический отпуск.

До холодов он жил на даче у нашего общего знакомого, а в Москву приезжал, чтобы менять рубли на доллары, всё время в разных обменниках и не слишком большими суммами. Одновременно он подал документы на загранпаспорт, а когда получил его, то оставил мне свои паспортные данные и пухлую пачку купюр с портретами мёртвых американских президентов, попросив переслать их, когда он определиться со своим новым местом для проживания.

Его прощальная вечеринка состоялась седьмого ноября. В то время этот «праздник» ещё оставался официальным выходным днём и на улицу вышли полчища разъярённых пенсионеров с красными флагами, а так же радикально настроенная молодёжь с чёрными. Впрочем, вечеринкой назвать это было сложно – мы просто купили в ларьках на Пушкинской площади массандровский портвейн и выпили его в маленьком сквере Литературного института с нашими приятельницами, с которыми мы три года назад поступали в МГУ, сёстрами-близнецами Любой и Надей.

По тусовочным заведениям мы не пошли, потому что Илюша предполагал, что его могут до сих пор пасти по клубам, ведь нормальных мест тогда было так мало, что реально было обойти все за вечер. Поэтому мы согрелись в каком-то случайном кафе чаем и коньяком, а после долгого прощания разъехались в разные направления.

Никто не знал, куда он уехал, а когда наступил бесснежный декабрь, в его первую субботу у меня в квартире раздался телефонный звонок. Илюша звонил из индийского города Калангут, штат Гоа, и попросил отправить по «вестерн юнион» все его деньги. Тогда я ещё не знал, что это за место, хотя и читал про него в журнале «Птюч». Оно представлялось мне чем-то вроде населённой хипарями Лисьей Бухты в Крыму, но при этом более экзотичным. Я был несколько разочарован, потому что считал, что Илюша уехал в Европу, а поездки в восточном направлении тогда представлялись мне бесперспективными. Я записал всю необходимую информацию и пообещал заняться этим в понедельник, но на следующий день, в воскресение, мне позвонили однокурсники и сказали, что сегодня умер наш мастер, Александр Кайдановский.

Всю следующую неделю мы пили водку. Сначала в институте, потом в общежитии, потом на похоронах и опять в институте и общежитии. Это событие сильно сплотило наш курс, мы много и мрачно шутили, чтобы как-то справиться с шоком от потери.

В субботу, когда я валялся дома с похмелья, Илюша позвонил снова. Я ожидал услышать в свой адрес упрёки, но Илюша был на удивление спокоен, поинтересовался, сколько я потратил из них за два месяца, но услышав, что его бабло я не трогал, попросил отправить ему не откладывая.