Как убить литературу. Очерки о литературной политике и литературе начала 21 века

сын прачки, отец […] очень тянулся к интеллигенции, к культуре. И меня приучал. Каждую неделю водил в книжный магазин, причем обставлял это с такой торжественностью и столь серьезно предлагал мне самому выбрать книгу, что я и по сей день помню эти походы… («Огонек». 1991. № 19).

Мой отец не был сыном прачки, но «сценарий» приобщения меня в детстве к книжному был аналогичным. И у многих читателей, думаю, тоже.

В 1988 году в СССР было 17,5 тысячи книжных магазинов; около 8,5 тысячи – в РСФСР. Сегодня их на территории Российской Федерации не более двух тысяч; называется и другая цифра – менее тысячи.

Произошло возвращение к уровню даже не начала прошлого века, а середины позапрошлого. Следствие распространения Интернета? Но большая часть российских книжных закрылась еще в девяностые, в доинтернетную эпоху. И чаще не из-за нерентабельности; просто здания, в которых они находились (как правило в центре города), привлекали внимание бизнес-структур…

И всё же, да, самым тяжелым испытанием для книжных магазинов – как и издательств – стал именно Интернет. Электронную книгу вообще сложнее, чем бумажную, делать товаром и сохранять им. Но даже когда ее невозможно скачать ни с какого пиратского ресурса, а можно только легально, за плату, с издательского, – книжный магазин как посредник здесь уже не требуется.

Означает ли это, что книжные в нынешнем виде обречены на вырождение, как об этом повествуют «Последний книжный магазин в Америке» Эми Стюарт или прошлогодний шорт-листер «Большой книги» – «Собаки Европы» Ольгерда Бахаревича?

В Берлине 2050-го хватало всяческих достопримечательностей. Относительно недалеко от кебабницы, на Йоахим-Лев-штрассе, стоял двухсотлетний дом, в цокольном этаже которого располагался старый книжный магазин. Магазин бумажных книг – насколько Скиме было известно, магазин этот интересовал только самых сумасшедших туристов и продавцов разного хлама («Дружба народов». 2019. № 3).

И это пророчество, пожалуй, помрачнее брэдберивского «451 градус по Фаренгейту», где книги сжигаются. Кстати, в последней экранизации романа, вышедшей два года назад, чтение в обществе будущего допускается, но ограничивается Интернетом – разумеется, тщательно контролируемым.

Впрочем, судьба «магазинов бумажных книг» будет зависеть не столько от развития технологий, сколько от будущего самого процесса чтения. Но об этом я надеюсь поговорить уже в следующем «барометре».

«Дружба народов». 2020. № 6

Немного о социологии чтения

Чтение – вот лучшее учение.

А. С. Пушкин

В прошлом «барометре», завершая ламентации о книжных магазинах, я пообещал написать о будущем самого процесса чтения.

Но начать придется с прошлого. Со знаменитой пушкинской фразы, взятой в качестве эпиграфа.

21 июня 1822 года в письме младшему брату Льву Пушкин уговаривал его не тратить время на учение, а сразу делать военную карьеру.

В русской службе – должно непременно быть 26 лет полковником, если хочешь быть чем-нибудь когда-нибудь… Тебе скажут: учись, служба не пропадет. А я тебе говорю: служи – учение не пропадет. […] Чтение – вот лучшее учение – знаю, что теперь не то у тебя на уме, но всё к лучшему.

Чтение выступает здесь не как некий идеал, а как вынужденная замена учения, если молодой человек выбирал вместо него службу.

Вплоть до начала девятнадцатого века чтение не считалось «лучшим учением» даже среди дворян. Реплика госпожи Простаковой: «…Я, благодаря Бога, не так воспитана. Я могу письма получать, а читать их всегда велю другому», или ее братца: «Я отроду ничего не читывал, сестрица! Бог меня избавил этой скуки», – были не столько злой сатирой, сколько реальным отражением положения вещей. Чтение воспринималась (а) как нечто необязательное и (б) как «скука».

«Недоросля» и пушкинское письмо брату разделяли всего сорок лет. За это время ситуация полностью изменилась. Чтение в высшем сословии стало (а) обязательным и (б) само превратилось в средство разогнать скуку[170].

Причин было несколько, назову лишь две, как мне кажется – главные.

Первая – война 1812 года.