Как убить своего мужа и другие полезные советы по домоводству

Надо признать, я не особо в ладах с элитарной публикой. Однажды Ханна взяла меня на лисью охоту, устроенную одним из ее клиентов, но все кончилось весьма плачевно: мои сапожки запутались в стремени, я шлепнулась в куст терновника, и вдобавок меня покусала охотничья собака. Да, лиса не выжила, но лишь потому, что хохотала так сильно, что померла от смеха.

Я потолкалась по залу, делая вид, будто изучаю картины, хотя на самом деле тайком поглядывала на Лиз Хёрли, Мика Джаггера, Элтона Джона и еще одного толстяка-киномагната, которого Джаз всегда описывала как «человека, питающегося шоу-бизнесом». Носы их были задраны так высоко, что я не удивилась бы, выкатись сейчас из каждой ноздри по куколке-официантке с тележкой.

Кроме богемы в зале болталась вездесущая клика так называемых аристократов — крепкие, энергичные старцы со своими женами-страдалицами; их любовницы; их слегка эксцентричные старшие сыновья-кокаинисты, только-только из реабилитационных клиник. Ханна ублажала всех и вся, пытаясь втюхать картины из своих последних находок. Хорошее искусство — в кошельке зрителя. Не сомневаюсь, что именно по этой причине Ханна выкачала жир из ягодиц и закачала в губы: ведь «целовать задницы» — часть ее профессии.

Я пожалела, что Рори нет рядом: сейчас мне как никогда требовалась поддержка. Но муж терпеть не может современное искусство. Он наотрез отказался идти смотреть на дохлых акул в формальдегиде, считая, что дохлая акула — это не objet d'art[32], а всего лишь заплесневелая рыбная палочка.

Не привычная к высоким шпилькам, я мучительно семенила среди гостей, озираясь в поисках Джаз.

— Не правда ли, это творение обращается к дикому зверю, сидящему в каждом из нас? — спросил меня какой-то мужик в платье.

Спасите! Мне необходимо найти Джаз, и как можно быстрее. Хотя бы потому, что я единственная из гостей, кто не говорит по-дизайнерски.

Лаская бокал шардоне, Джаз сидела на ступеньках в траурном коктейльном платье, длинные волосы распущены, и притворялась, будто курит сигарету, — камуфляж для ее гормонального пластыря.

— Извини, милая, я опоздала. Как тут? Ты маммограмму сделала? Как все прошло?

Я присела на ступеньку ниже.

— Ну, они заталкивают твои сиськи в блендер и стискивают так, что мозги лезут из ушей, но по части боли это не сильнее, чем обычный среднестатистический развод.

Такие комментарии нужно обходить на цыпочках и как можно осторожнее, словно спящую анаконду.

— А врач? Что сказала врач? Нашла она что-нибудь?

— Она нашла опухоль — по виду злокачественную. Я тут же сделала биопсию. Результаты через неделю.

— О боже. Я уверена, Джаз, там ничего страшного. Возможно, это просто киста. — Я старалась говорить спокойно, но сердце гулко колотилось о поддерживающий бюстгальтер. — Стадз тоже ходил с тобой?

— Как же. У него в голове сейчас совсем другое уплотнение. Жирный комок земли на обрюзгшей талии Европы, интересующийся исключительно пятизвездочными связями на стороне, известный также под именем Франция.

У Джаз явно была куча времени поработать над фразой. Я сочувственно стиснула лодыжку подруги:

— Надо было позвать меня, солнышко.

Джаз пожала плечами:

— Я-то, дура, надеялась, что хотя бы в последнюю секунду до него дойдет, что жена важнее доклада в ЮНЕСКО. Неудивительно, что я заболела раком. Нет ничего опаснее для здоровья, чем несчастливый брак.

Я как раз подыскивала ответ, когда появилась Ханна. В оранжевом бархатном платье и бирюзовом тюрбане, она, как всегда, удачно сливалась с задним планом.

— Вот вы где! — Опершись туфлей от Джимми Шу на нижнюю ступеньку, Ханна придирчиво осмотрела нас снизу доверху. — Кассандра, ну как так можно? Как низко нужно пасть, чтобы покупать всякое тряпье, когда я постоянно предлагаю тебе свои шмотки?

Девиз Ханны: «Если платье тебе идет, бери не задумываясь — как минимум в четырех цветах».

— А где Стадз?

— Выступает в ЮНЕСКО. Якобы. Он приедет сюда прямо с вокзала.

— Этот человек работой себя в гроб загонит.

Джаз пожала изящным обнаженным плечиком:

— Что ж. Все мы рано или поздно там будем.

Я пыталась взглядом дать Ханне понять, чтобы прикусила язык.

— Что? — страдальчески сморщилась она. — Что я опять ляпнула?

И посмотрела на нас с таким неподдельным недоумением, что Джаз не выдержала и расхохоталась.

— У меня опухоль молочной железы, — объявила она. — И я развожусь с мужем.

Если бы Ханна могла вздернуть бровь, она бы обязательно так и сделала, но благодаря ботоксу мы получили лишь едва заметный трепет ресниц, обозначавший огорчение.

— Опухоль? Черт. И ты еще куришь?! — Ханна выдернула у Джаз изо рта сигарету, которой та якобы собиралась затянуться, и вдавила в пепельницу. — А развод? Тебе нельзя разводиться. Ни в коем случае. Ты о Джоше подумала? Какой пример ты ему подаешь?

Джаз демонстративно зажгла новую сигарету.

— Быть примером для подростков — значит лишать себя прелестей зрелого возраста. Разве не так?

Безупречно наманикюренные руки Ханны уперлись в сидящие на диете Аткинса бедра.