Как убить своего мужа и другие полезные советы по домоводству

— Сочувствия? А кто посочувствует мне? За то, что я пыталась сохранить наш брак даже после всего, что он со мной сделал?! Господи! Вы хоть представляете себе, чего мне это стоило? Перед самым Рождеством Дэвид сказал, что хочет оставить свои измены и предательства в прошлом и начать новую жизнь вместе со мной. Поначалу я думала, что не смогу пройти через весь этот адский круг горя и злости. Но постепенно мне пришлось признать, что за романами Дэвида наверняка стоит какая-то причина. Так? Я хочу сказать, семейная жизнь явно не давала ему чего-то, что ему было нужно. Я поняла одно: скорость выздоровления от неверности во многом зависит от того, насколько сильно люди любили друг друга в начале своих отношений и насколько сильно они дорожат своим общим прошлым. Дэвид — единственный мужчина, которого я когда-либо любила по-настоящему. В конце концов, он отец моего ребенка! Нам нужно было вытаскивать Джоша из той нездоровой связи, в которую он впутался… (Я отмечаю, что имени Ханны она не называет.) Поэтому мы решили поехать в отпуск в Австралию всей семьей. Вот тогда-то я поняла, что мой эмоциональный реализм сыграл лишь на руку нашим отношениям. Честное слово. Он помог мне восстановить чувство собственного достоинства и душевное равновесие. И Дэвид действительно раскаивался, совершенно искренне. На него в тот момент столько всего навалилось. Предприятие в Африке, в которое он вложил все свои деньги, дало сбой. Я была обижена. Господи, сколько всего мы тогда наговорили друг другу!

Она поежилась.

— Но мы решили забыть обо всем. Это дало нам новые силы, и мы с надеждой смотрели в будущее, еще как минимум лет на тридцать. И вот теперь его больше нет… — Слова застревают у нее в горле. — Какой мне смысл жить, если Дэвид мертв? Но нет, я должна быть сильной. Я должна быть рядом с Джошем, чтобы помочь ему пройти через все. Мои чувства оголены. И эта боль — она никогда больше не уйдет. Да и как? С каждым днем она становится лишь сильнее. Я знаю, мы должны жить надеждой, что вот сейчас откроется дверь и войдет Дэвид, целый и невредимый. Если думать о худшем, надежды не останется вовсе. А у меня она есть, в самом уголке сердца, — надежда, что он позвонит и я услышу его голос: «Привет, милая, я в Судане». Какая-нибудь медицинская миссия, о которой он просто забыл мне сказать, или…

Она бессильно роняет голову, закрывает лицо руками. Адвокатша утешающе обнимает свою клиентку за плечи:

— Успокойтесь, никто вас пока не судит. Нам надо просто убедить судью, что вы не уедете из страны, не совершите подобного преступления и не будете оказывать давление на свидетеля.

Перед уходом Джаз стреляет у Веры сигарету.

— Местный капеллан говорит, что я должна возблагодарить Господа за все, что у меня есть. — Несмотря на табличку «Не курить», вспыхивает спичка, и Джаз маниакально затягивается. — Но что у меня есть, Кэсси? Тюрьма за то, чего я не совершала, куча долгов, сокамерница-лесбиянка… (Вера высасывает остатки кофе с таким хлюпаньем, что Джаз передергивает.) Вся Англия считает меня убийцей, и мне надо заниматься похоронами мужа — делом, которое усложняется тем, что он, возможно, все еще жив. О да, я чувствую себя такой, черт возьми, благодарной!

До начала слушания остаются считанные часы, и я даю себе клятву сделать все от меня зависящее, чтобы помочь подруге. На ум приходит лишь один человек, к которому я могу обратиться…

От предвкушения и страха перед его обезоруживающей улыбкой мое сердце начинает бешено колотиться. Мы условились встретиться в «Бум-Буме». Порывы ветра секут лицо, пока я иду от метро, терзаясь одним-единственным вопросом: зачем я сюда пришла?

Выслушав рассказ о злоключениях Джасмин, Трухарт начинает хохотать.

— Так, давай-ка начистоту. То есть ты хочешь, чтобы я дал показания против Билли Бостона? Заявил, что он врет? Стучать на кореша, малыш, по нашим понятиям — последнее дело. И что, — на его лице появляется кривая ухмылочка, — конкретно я с этого буду иметь?

Он открывает бутылку колы. Мускулы играют под кожей. Я чувствую, что начинаю терять над собой контроль.

— Похоже, ты не понял, насколько все серьезно, — говорю с упреком. — Слушание о выходе под залог назначено на сегодня, на вторую половину дня.

— О, я тоже серьезно, — беспечно отвечает он, после чего наклоняется и с нахальной безмятежностью расстегивает верхнюю пуговичку на моей блузке. — Очень даже серьезно.

— Вообще-то в грехе от меня толку мало. Вот синтаксис — совсем другое дело. Может, я просто потеребила бы твое висячее придаточное или что-нибудь в этом роде?

— Подумай как следует, крошка, — предлагает он на прощание.

И я действительно думаю, шагая мимо собора Св. Павла к Олд-Бейли[48]. Сердце галопом рвется вперед. Почему я сопротивляюсь? Я — свободная женщина. А Трухарта, с его телом, можно хоть сейчас отправлять в дублеры Дензела Вашингтона. Возможно, оказавшись с ним в постели, я смогу выкинуть Рори из головы и зайтись в оргазмическом спазме?