Как убить золотого соловья

– Со своей бывшей женой, но это было давно.

– Все равно, у тебя были женщины, так что ты не можешь меня упрекать.

– А я тебя разве кем-то попрекал?

– Тем парнем в «Букашке».

– Я вовсе не попрекал, – вежливо объяснил я, – я просто спросил.

– Да, – настаивала Яна, – у каждого из нас свое прошлое, ведь так?… У каждого человека есть какое-то прошлое, и, по-моему, надо его уважать.

– Это зависит еще и от того, – усмехнулся я, – в каком возрасте человек начинает приобретать себе прошлое.

– Ты это о чем? – с беспокойством спросила Яна. – О том, сколько лет тебе, а сколько мне?

– Да хотя бы и об этом.

– Глупости, – сказала она неуверенно, – мы же взрослые люди, правда?

– Тебе виднее, насколько ты взрослая, – улыбнулся я.

– Значит, я не ошиблась, когда записала тебя в итальянцы, – Яна горестно покачала головой, – еще тогда, в понедельник, в «Ротонде».

– Да что же, черт возьми, во мне итальянского?

– Ты никогда не смотрел итальянских фильмов?

– Конечно, смотрел, ну и что?…

– Итальянцы тоже ужасно ревнивы, – объяснила мне Яна. – Сами вытворяют что хотят, но если девчонка потеряет невинность, так…

Я рассмеялся, и Яна обиделась.

– Ты! – блеснула она гневно глазами. – С этим не цепляйся ко мне больше, ладно?

– Хорошо, – согласился я, – не буду к тебе цепляться. Но мне все еще непонятно, откуда ты обо мне столько всего знаешь.

– И с этим тоже ко мне не цепляйся, – отрезала Яна. – Если не хочешь, чтобы я сию же минуту ушла, давай говорить о чем-нибудь другом.

– А ты думаешь, – усмехнулся я, – мне не стоит хотеть, чтобы ты ушла?

Она покраснела, но набралась-таки смелости:

– Да, думаю, что не стоит.

– Звучит многообещающе, – сказал я раздумчиво, – и даже обязывающе.

Ее лицо окончательно залил пурпур.

– Перестань, Честмир, а то я и правда уйду.

– Моя жена, – сказал я, – всегда называла меня Честмиром, когда особенно любила.

– Зузанка Черная?

– Нет, Геда, та, с которой я развелся. Зузанка, наоборот, звала меня Честмиром, когда злилась.

– Интересно, – саркастически сказала Яна. – А как звучит имя Честмир у меня?

Я пожал плечами.

– Откуда я знаю? Время покажет.

– Ты что-то слишком самоуверен.

– Да нет, – сказал я, – ничего подобного. Но ведь всем известно, что рано или поздно тайное становится явным.

– Как же, как же, – сказала студентка первого курса философского факультета, – даже кантовская «вещь в себе» познаваема в тех отношениях, в каких она является нам.

– Очень может быть, – сказал я, пожав плечами. – Я-то учился на юридическом…

– И окончил?

– Нет.

– Почему?

– Потому что мне было неинтересно.

– А то, чем ты занимаешься, тебе интересно?

– А чем таким я занимаюсь? – спросил я осторожно.

– Ты играешь и пишешь тексты, – сказала Яна, – насколько мне известно. И это, значит, тебе интересно.

– Этого я не говорил. Но ты, кажется, знаешь обо мне все.

– Не все, – сказала Яна, – но кое-что. Совсем немного. Не знаю, например, сколько девушек было у тебя до меня.

– А ты моя девушка?

– Не знаю, – рассудительно сказала Яна, – не знаю, стану ли ею.

– Уф, – выдохнул я, – для меня это слишком. – Я посмотрел на свою пустую рюмку. – Закажем еще?

– А что, – Яна осторожно отодвинула обе наши рюмки, – у тебя дома разве нечего выпить?

32

– Да у тебя целая куча клевых записей! – радовалась Яна, стоя на коленях и роясь в ящике, который обычно был засунут под тахту.

– Хочешь потанцевать?

После того провокационного вопроса, который она задала мне в «Ядране», мы практически больше не сказали друг другу ни слова. Дальше шло все четко и в быстром темпе. Я расплатился, мы взяли в гардеробе наши пальто и поехали ко мне на Петршины. В такси я попытался обнять Яну. Она не протестовала, пока моя рука лежала на ее плечах, но, когда эта рука попыталась соскользнуть на талию, Яна меня оттолкнула.

С одной стороны, я был раздражен, с другой – не понимал, чего эта девица добивается.

– Так ты танцуешь?

– Ну конечно, – сказал я.

– Тогда я врублю Джеймса Ласта? – Она вопросительно обернулась ко мне.

– Но это же совершенно тупая музыка, – устало возразил я. – Она тебе нравится?

Записей у меня и впрямь было много. Кассета с Ластом оказалась среди них только потому, что я переводил для Пилата два его текста.

– Но под нее хорошо танцевать.

– А ты действительно хочешь танцевать? – удивился я. – Здесь?

Моя однокомнатная квартирка подходила для чего угодно, но все-таки до танцзала ей было далеко.

– А ты нет? – Яна разочарованно вложила кассету и включила магнитофон.

Когда мы вышли из такси, она спросила только:

– Вот, значит, где ты живешь?

– Да, – ответил я, – микрорайон Петршины, дом гостиничного типа, и мы должны вести себя тихо. Дом панельный, а у меня кошмарные соседи.

Я вспомнил об инженере Визнере.

– Над чем ты смеешься? – спросила в лифте Яна.

– Ты меня, наверное, не поймешь, – сказал я. – Просто иногда человеку может очень пригодиться то, что у него любопытные и вредные соседи.

– Уже десять, – посмотрел я на часы, – во сколько ты должна быть дома?

– Не бери в голову.

– Ты же мне рассказывала, какая ты примерная дочь.