Как убивали Бандеру

В сталинские времена понятие «заграница» носило некий сказочный характер, посчастливилось побывать там немногим (воины-освободители не в счет), в Самаре мы с приятелем специально ходили посмотреть на дипломата, отца девочки из соседней школы, ходили, будто на диковинку, ожидали узреть Илья Муромца, но это оказался скромный человечек в заграничном костюме и с залысинами, что несколько нас расстроило. Можно сколько угодно морочить голову нынешней молодежи разговорами об индустриализации, морально-политическом единстве и прочими пропагандистскими мифами, но в те времена страна была буквально законопачена от «тлетворных влияний Запада» (прорехи ухитрялись пробивать), в МГИМО нам дозволяли читать только коммунистические иностранные газеты, и то после получения допуска в спецфонд, домашнее чтение – добропорядочный Голсуорси, прогрессивный южноафриканец Питер Абрахамс, непоколебимый коммунист Олдридж. Отметим, что на нашем курсе появились китайцы, монголы, чехи, поляки, болгары и румыны – страны народной демократии осваивали опыт друзей.

Величественный МИД

Пороги величественного здания МИДа я впервые переступил в 1957 году, когда был определен на практику в отдел печати, я буквально раздувался от гордости, от некой причастности к сонму дипломатов. Правда, на заграничную практику меня, увы, не взяли, ибо в любимую партию я еще не вступил и крупных комсомольских постов не занимал. Отдел печати тогда возглавлял Леонид Ильичев, бывший моряк, позже вымахавший в секретари ЦК по идеологическим вопросам. Однажды, вернувшись из Парижа, он собрал совещание и, натянув на свои пальцы с полустертыми татуированными якорьками некие ниточки, стал показывать замысловатые французские фокусы. Отдел плотно контролировал иностранных корреспондентов, помнится, я выступал толмачом у Ильичева, когда он грубо распекал американского корреспондента «Тайм» за антисоветскую клевету, тон его меня поразил. Позднее я тиснул пару статей в центральной печати о лживости отдельных американских журналистов, перо уже было натаскано на институтской курсовой «Фашизация государственного строя США». Практика отнюдь не означала гарантию поступления в МИД, и по окончании МГИМО в 1958 году мы все напряженно ожидали распределения.

Чем же дышали тогда молодые сотрудники МИДа? Появились ли истинно свежие ветры в советской дипломатии? Появились и весьма, весьма существенные. Продолжатель дела Ленина Иосиф Сталин, несмотря на роспуск Коминтерна, на деле не собирался отказываться от революционных принципов. Выйдя из тяжкой войны победителем, он успешно продолжил коммунистическую экспансию в Восточной Европе, поставив во главу стран народной демократии бывших московских коминтерновцев (Димитров, Берут и др.). Мощные компартии в Италии и Франции имели своих министров в правительстве, международное коммунистическое движение стало мощным подспорьем советской внешней политики. Сталин действовал гибко, но все же это была политика конфронтации. Вскоре после смерти вождя Хрущев объявил о политике мирного сосуществования, Молотов даже заявил о нашей готовности вступить в НАТО (хитрый ход), в 1955 году наконец был подписан мирный договор о нейтральной Австрии, Хрущев помирился с Тито, совершил вместе с Булганиным вояж в Англию, триумфально объехал Америку. Одновременно в 1955 году был образован Варшавский договор. Это была уже новая эпоха, мир открылся, и советская дипломатия обрела не просто второе, а абсолютно иное дыхание. Тогда мы тесно дружили с Китаем, появились новые друзья: легендарный Кастро, египетский президент Насер, индонезийский президент Сукарно (брат Карно), гвинейский Секу Туре, весьма расположенный нейтральный Неру – не было никакого сомнения, что скоро весь мир станет социалистическим.

Вот она, райская жизнь!