Как убивали Сталина

И тогда Сталин, выведенный из себя случившимся, в ту же ночь звонит Крупской и делает ей выговор в резкой форме с предупреждением передать дело в Контрольную комиссию «за то, что она записала под диктовку названное выше письмо» без разрешения врачей. Крупская утверждает, что разрешение врачей было. Сталин возмущён ложью: врачи, — согласно установке пленума, — не могли дать такое разрешение, не поставив в известность Сталина. Крупская отвечает, что в конце концов Ленин её муж, и она лучше всяких врачей знает, что ему можно, а чего нельзя; и вообще… прошу не вмешиваться в нашу личную жизнь! «Это Вы в постели можете знать, что можно, а чего нельзя, — говорит Сталин, — здесь же дело касается интересов партии, а её интересы мне дороже всего!» Начинается разговор на повышенных тонах. Если верить слухам, — кстати, изложенным Шатровым в пьесе «Дальше, дальше, дальше…» в порядке достоверной информации, — Сталин закончил это телефонное столкновение следующими словами: «Спать с вождём — ещё не значит иметь право собственности на вождя. Ленин принадлежит не только Вам, но и партии и… прежде всего партии!» (Примечание. По версии Молотова, Сталин сказал: «Пользоваться одним нужником с вождём — ещё не значит…» и т.д.).

Естественно, что все эти или подобные слова были восприняты Крупской как «грубейшая выходка» со стороны Сталина, который, несомненно, потерял самообладание, услышав от Крупской очевидную ложь: дескать, разрешили врачи… Правда, тогда же или чуть позже (но явно до последнего письма Ленина 5–6 марта 23-го года) Сталин предложил Крупской, и та «выразила согласие забыть сказанное». Вместе с тем было бы несправедливо игнорировать обстоятельства, из-за которых внезапно и предельно опасно обострилась болезнь Ленина, за чьё здоровье Сталин не только нёс персональную партийную ответственность, но и неподдельно переживал. Это видно хотя бы из его ответа на попытку сравнить его с Лениным: «Что касается меня, то я только ученик Ленина, и цель моей жизни — быть достойным его учеником».

Тайна двух писем

Однако вернёмся к тому, из-за чего случился телефонный конфликт между Сталиным и Крупской: было ли разрешение врачей на диктовку письма Троцкому? Причём, это должно было быть не просто разрешение врачей, а разрешение (согласно требованию пленума), обязательно согласованное с ответственным за соблюдение больничного режима лицом, т.е. со Сталиным. Что второй части дела не было — это ясно! Но была ли хотя бы первая часть? Даже из личных признаний Крупской в двух письмах тех дней следует однозначный ответ: «Нет!» Вот эти письма.

Первое — это сопроводительный текст на послании Ленина Троцкому от 21-го декабря 1922 года: «Лев Давидович! Профессор Ферстер разрешил сегодня Владимиру Ильичу продиктовать письмо, и он продиктовал мне следующее письмо к Вам». После текста письма Крупская добавляет: «Владимир Ильич просит также позвонить ему ответ. Н.К. Ульянова».

Обратите внимание! Не врачи разрешили, а врач — профессор Ферстер! Врач же — далеко не врачи, ибо врачи — это уже консилиум, т.е. гораздо более влиятельная и ответственная медицинская инстанция.