Как уходили вожди

Понимал он и остроту национального вопроса, межнациональных отношений, о чём резко говорил (в отличие от других членов Политбюро) ещё при жизни Брежнева. Зная, как бывший председатель КГБ, настроение в народе, он, несомненно, предпринял бы определённые меры по демократизации партийной жизни, демократизации законодательной и исполнительной власти, наконец, демократизации жизни в стране. Но при всей трансформации он сохранил бы централизованную, как сейчас называют, командно-административную Систему. Широкую общественность привлекла бы и его принципиальная позиция в борьбе с преступностью и коррупцией. Уверен, что более гибкой была бы и его внешнеполитическая деятельность, хотя здесь ему пришлось бы столкнуться с позицией Громыко. Конечно, это моё личное восприятие идей Андропова, которое сложилось при общении с ним. Но я твёрдо усвоил одно — когда речь шла об идеалах социализма, о принципах государственного строя, Андропов был твёрд, а иногда мог быть по-своему и жестоким. Он никогда не выпустил бы из рук рычаги управления, а принципы демократического устройства общества допустил бы в определённых рамках, которые не могли бы поколебать принципиальных устоев социалистического государства.

Много пишут о разгроме им диссидентского движения в стране. И опять в некоторых высказываниях звучит стремление приуменьшить роль Андропова в этой борьбе, создать впечатление, что он действовал под чьим-то давлением. Мне не раз приходилось сталкиваться с ним на этой почве. Ко мне шло много обращений, как из-за границы от моих иностранных друзей и коллег, так и из Советского Союза с просьбой помочь тем или иным "отказникам". Я находился под таким неусыпным контролем различных секретных служб, что иногда даже терялся в догадках: а кто сегодня за мной следит? Дело дошло до того, что, не зная, кто прослушивает мои разговоры в квартире, я попросил Андропова, чтобы его технические сотрудники провели её обследование. Так что Андропов был в курсе моих связей, в курсе обращений ко мне.

Однажды мне позвонил из Англии очень хороший мой знакомый, президент общества кардиологов, профессор Дж. Гудвин с просьбой помочь члену-корреспонденту АН СССР, если мне не изменяет память, В. Г. Левичу, в лечении его жены. Левичу было отказано тогда в выезде в Израиль, и он находился в тяжёлом положении. Естественно, что мы провели необходимую консультацию. При очередной встрече Андропов сказал тогда мне: "Вы большой либерал, а это не всегда хорошо. Правильно, что помогли Левичу, но будьте осторожны в своих связях и симпатиях". Не знаю, что это было — предостережение, забота обо мне или просьба быть подальше от зарубежных знакомых? Запомнилось, как он выговаривал мне за защиту работавшего в кардиологическом центре научного сотрудника Д. Сапрыкина, у которого в столе его "друзья" обнаружили запрещённые тогда книги и создали вокруг этого целое "дело". Сапрыкина удалось спасти, устроив на работу в Институт сердечно-сосудистой хирургии, директор которого академик медицины В. И. Бураковский проявил себя в этой ситуации и смело, и благородно.

Как-то на моё замечание — не придаётся ли слишком большое значение выступлениям небольшой группы диссидентов, оторванных от широких масс, которые в большинстве равнодушны к ним, и не создаётся ли преследованиями и отказом в выезде определённый ореол мученичества и славы вокруг них, он отреагировал достаточно остро. Видимо, это у него наболело.

"Вы не понимаете, что расшатать любой строй, особенно там, где полно скрытых пружин для недовольства, когда тлеет национализм, очень легко. Диссиденты — это враги нашего строя, только прикрывающиеся демагогией. Печатное слово — это ведь оружие, причём сильное оружие, которое может разрушать. И нам надо защищаться". Я нередко слышал от него эту фразу: "Революция, которая не может защищаться, погибнет". И он сознательно боролся с диссидентским движением.

Более того, у меня сложилось впечатление, что он искренне верил не только в необходимость такой борьбы, но и в её законность. Он искренне возмущался тем, что творил Берия во времена Сталина. Помню, как я как-то завёл разговор о Шейнине, авторе нашумевших в прошлом "Записок следователя", работавшем в сталинские времена в Прокуратуре СССР. Это было после моей консультации Шейнина в связи с инфарктом миокарда, и я выразил сожаление по поводу его болезни. Андропов прервал меня и сказал: "Как вы можете спокойно говорить об этом человеке; в сталинские времена он, курируя в Прокуратуре органы, сделал очень много плохого по отношению к чекистам". Возмущался он и "состряпанным" в 1952–1953 годах "делом врачей": "Как можно было решиться на уничтожение цвета советской медицины? Хорошо, хоть смерть Сталина их спасла".

Нельзя списывать на Андропова и многие несправедливости и преследования, которым подвергались некоторые деятели литературы и искусства. В этом большая "заслуга" Суслова, Подгорного, да и ряда других руководителей ЦК КПСС рангом пониже. Более того, некоторых из преследуемых партийными функционерами Андропов защищал.