Как уходили вожди

В этой связи меня удивляло и возмущало, когда многие общественные деятели, телевизионные обозреватели и комментаторы, чтобы как-то защитить Политику Б. Ельцина и не зная, как объяснить обнищание народа, экономический кризис, безработицу, не находили ничего лучшего, чем заявить: "Да, все это правильно, но зато у нас есть свобода. Вы можете открыто говорить обо всём".

Давайте вспомним слова великого американского президента Авраама Линкольна: "Овца и волк по-разному понимают слово "свобода", в этом сущность разногласий, господствующих в человеческом обществе". Естественно, что голодный шахтёр и богатый современный телевизионный комментатор по-разному воспринимают существующую "свободу". Важно не только, чтобы можно было говорить о бедствиях народа, нужно, чтобы этих бед не было. Да и существует ли истинная свобода, когда газеты и телевидение куплены на корню и защищают интересы тех финансовых кругов, которые составляют десятипроцентную группу богатых людей? "Самая жестокая тирания та, которая выступает под сенью закона и под флагом справедливости" (Ш. Монтескьё).

Большинство во власти забыли, а может быть, к сожалению, не знали прекрасных строк из популярной в 1990 году книги: "А пока этого нет, пока мы живём так бедно и убого, я не могу есть осетрину и заедать её чёрной икрой, не могу мчаться на машине, минуя светофоры и шарахающиеся автомобили, не могу глотать импортные суперлекарства, зная, что у соседки нет аспирина для ребёнка".

Эти строки принадлежали народному кумиру конца 80-х годов Борису Николаевичу Ельцину. Вспоминал ли позже Борис Николаевич эти слова, или его книга "Исповедь на заданную тему" была лишь профанацией популистского толка, которую можно было использовать для борьбы за власть?

Я вспоминал эти строки, ожидая под бдительным оком ГАИ проезда по Рублёвскому шоссе не только самого Ельцина, но даже его жены Наины Иосифовны. По-моему, даже "великая" Раиса Максимовна Горбачёва не позволяла себе этого. Ну а об осетрине и чёрной икре на столе семейства Ельциных говорить не стоит. Что же до суперлекарств, то 4-е управление, с которым так рьяно боролся Борис Николаевич и которое уничтожал Михаил Сергеевич Горбачёв, процветает в условиях демократии так же, как и при социализме, правда, под другим названием — Медицинский центр при Президенте России.

Меня "царь Борис" не жаловал. Доказательств было предостаточно. В 1994 году Академия медицинских наук отмечала свой 50-летний юбилей. Как заведено, к правительственным наградам представляются наиболее заслуженные лица из состава организации-юбиляра. Естественно, при всём своём отношении ко мне президиум академии не мог не представить к награждению одного из старейших по стажу академиков, да ещё известного во всём мире. Я не думал об этом представлении, меня уже давно не волновали ни награды, ни звания. 29 октября утром я получил очень тёплую телеграмму от моих югославских коллег и друзей, в которой они сообщали об избрании меня почётным членом Сербской академии наук. Конечно, мне было приятно узнать о признании моего вклада в науку со стороны ещё одной иностранной академии.

Вечером на приёме по случаю 70-летия академика Ю. М. Лопухина меня отвёл в сторонку президент медицинской академии В. И. Покровский и, смущаясь, сказал: "Ты уж извини, мы тебя представляли к награде, но Борис Николаевич из списков награждённых тебя вычеркнул". Находясь ещё под впечатлением утренней телеграммы, я, к удивлению Валентина Ивановича, улыбнулся и ответил: "Ну что же, президенту страны виднее заслуги каждого из нас". Мне действительно было безразлично в тяжёлом 1994 году, получу я награду от президента Б. Ельцина или нет.

Другое подтверждение пришло немногим больше чем через полгода, когда у Ельцина развился первый инфаркт миокарда. Я хорошо запомнил тот жаркий летний день 10 июля 1995 года, потому что вся наша бывшая министерская команда встретилась на дне рождения моего бывшего заместителя В. Громыко под Москвой в Протасове, в посёлке объединения "Микрохирургия глаза". Встреча была непринуждённой; все, включая и хозяев, С. Фёдорова, В. Громыко, были раскованны, вспоминали прошлое, обсуждали будущее. В хорошем настроении, что редко бывало в тот период, довольно поздно мы вернулись домой.

Я уже давно отвык от ночных вызовов и не сразу среагировал на упорные звонки телефона. Не сразу сообразил, кто говорит, хотя голос был знакомый. Звонила Таня Павлова, как она всегда себя величала, хотя ей и было уже за сорок, — диспетчер спецотдела теперь Президентского медицинского центра (в прошлом — 4-го управления). Она взволнованно сказала: "Евгений Иванович, я срочно выслала вам машину. В тяжёлом состоянии поступил пациент Григорьева, и вас срочно просят приехать". Я понял, что речь идёт о Ельцине, потому что со времён, когда я ещё был начальником Управления, диспетчера не называли фамилий пациентов, а в разговоре ссылались на фамилию лечащего врача. А. Григорьев был врачом Ельцина.