Как умирала Вера

А уже в конце зимы состоится важное собрание акционеров и страховщиков, где ему нужно будет предъявить живую и здоровую жену. Опасно рисковать обеими, но не менее опасно откладывать операцию и приводить туда непредсказуемую Веру.

Да и Элла давит все сильнее. Вчера устроила ему взбучку.

– Спешка неуместна в таких делах, – пытался он ее вразумить.

– Это не спешка, а рациональный подход. Мы все взвесим и подойдем к операции со всей ответственностью.

– На этот раз тебя не будет рядом. Мне не по себе.

– Ты всегда отлично справлялся без меня. Зачастую я просто наблюдала. Но если хочешь, потренируйся еще. Проведи пару аналогичных операций.

– На ком?

Элла недовольно фыркнула своим безгубым ртом.

– На ком угодно. По прежней схеме.

– В последний раз она не сработала.

– Это, скорее, исключение, чем правило. Что же теперь, руки опускать? Тем более для тренировочных операций можно обойтись без тщательного отбора.

– Все равно потребуется время на всякие формальности.

– Это не твоя работа, черт побери! Ты что, трусишь? Что за нелепые оправдания? Чего ты выжидаешь? Сколько еще мне находиться в таком состоянии? Вчера эта профурсетка приходила сюда! Прямо сюда! На что она рассчитывала? Погрозить мне? Убить меня? Как бы там ни было – у нее кишка тонка. Это я сразу поняла. Убежала в слезах несчастная. Но сам факт, милый – это же беспредел!

– Ума не приложу, что происходит. Она постоянно получает препарат. С самого утра разберусь с этим.

– Не могу поверить! Она хороша, но неужели ты позволил ей настолько запудрить тебе голову, что уже не различаешь ее состояние? Чем эта пустышка так покорила тебя? Неужели постелью?

– Не говори глупостей, мне нет до нее дела. Просто все мысли – о предстоящей операции… А это было всего пару раз. И по твоей же просьбе. Я говорил тебе, что это необязательно.

– Я просто хотела, чтобы ты убедился, что все в порядке, что в моем новом теле тебя устраивает абсолютно все. Чтобы ты привык, и мы с тобой поскорее снова сблизились, когда весь этот кошмар будет позади.

– С ней уже не в первый раз все идет не по плану.

– Не смей отступать! Обратного пути нет! Ты был с ней. А до нее была только я – первая и единственная женщина в твоей жизни. Она – это будущая я. И я не позволю тебе рассматривать другие варианты. Это уже черт знает на что будет похоже.

– Я и сам уже устал от ожидания, но мы не можем больше просто так проливать невинную кровь. Достаточно ее жертвы.

– Мы могли бы сохранить ей жизнь. Только вряд ли она нам скажет за это спасибо. Но если тебе так будет спокойнее… – заговорщически проговорила Элла.

Фишер обеспокоенно посмотрел на жену:

– О чем ты?

– Ну, как вариант, можно найти донора наподобие того, как было с Пахомом. Какого-нибудь безнадежного коматозника. Ну, или… – то, что осталось в ее глазницах, сверкнуло азартным огоньком, – мы можем поменяться с ней телами. Она станет обладательницей моего тела и останется здесь, с нами, поддерживая его жизнедеятельность.

– Элла, зачем это? – Фишер устало опустил лицо на раскрытые ладони.

– Не думай, что я совсем сбрендила. Во-первых, в случае успеха это будет уникальный прорыв, учитывая критическое состояние моего организма. А во-вторых, если оно выдержит пересадку головы, то, возможно, сможет и выносить нам ребенка. Нашего ребенка! Мы же как раз собирались с тобой завести детей.

– Но я думал, мы сделаем это при помощи нового здорового тела…

– Герман, я бы хотела, чтобы ребенок перенял и мои гены тоже. А это возможно только в этом теле. Мы можем хотя бы попробовать.

Он никогда не перечил супруге. Но этот разговор вспоминал с содроганием. Но это вовсе не означало, что он откажется от реализации ее идеи.

Многие называли Эллу правой рукой своего гениального мужа. На самом деле это было не так. Элла была головой.

Герман всегда ценил в женщинах ум. От умных девушек у него еще в школе сносило крышу. На красоту он, конечно же, тоже обращал внимание, будучи с малых лет «первым парнем на деревне». Поэтому покорить его сердце могла только смышленая красавица. Не слишком частое явление.

Но молодому ловеласу не пришлось долго ждать. На первой же лабораторной в мединституте к нему подсела такая красавица, что Герман уже заранее был готов простить ей любую глупость. Одного взгляда на ее грациозную фигурку, бархатистую кожу и точеные черты лица ему хватило, чтобы поклясться себе, что он будет оберегать ее всю жизнь от институтских профессоров, начальников на работе – от всего, что может покуситься на покой этого прелестного создания. Он впервые ощутил в себе безусловное желание заботиться о ком-то, помимо собственной матери. Сыном он, к слову, был безупречным. Но не знал, что нечто похожее сможет испытать к другой женщине.