Как уродуют историю твоей Родины

Но это не все внешние признаки фальшивки. Дело в том, что на той «выписке из протокола», которую геббельсовцы сегодня прячут, есть более поздний адрес: «Шелепину». По геббельсовской легенде, Хрущев, дескать, вскрыл «пакет № 1», увидел эти «документы» и послал эту выписку Шелепину. А тот отдал эту выписку очень секретному сотруднику, и тот подготовил текст «письма Шелепина». То есть, мало того, что и Шелепин, бывший до этого вожак комсомола, и его «секретный» сотрудник прекрасно знали и систему управления партией, и ее историю, но они еще имели и «решение Политбюро ЦК ВКП(б)». Как же они, глядя на этот документ, могли написать «ЦК КПСС»? Как они могли спутать решение Политбюро с постановлением Пленума ЦК, поскольку слова «Постановление ЦК КПСС» имеют в виду постановление всех 130 членов ЦК, а не 10 членов Политбюро. Это «историки» фирмы «Пихоя Ко» этого не знают, это для них что Политбюро, что ЦК – все едино, это они уверены, что название «КПСС» партия имела еще при Ленине, но как реальный Шелепин мог подписать такую глупость?

«Письмо Шелепина» не вяжется с «письмом Берии»: в последнем предлагается расстрелять после рассмотрения справок, а Шелепин пишет о рассмотрении «учетных дел». Чувствуется польское влияние – уж очень геббельсовцам хотелось показать, что расстреляны не преступники, а военнопленные. Но и тут надо было иметь все же немного своих мозгов, поскольку добавление куриных мозгов из Польши ситуацию усугубило. В «письме Шелепина» геббельсовцы написали, что на 1959 год в архиве хранится 3820 учетных дел на военнопленных Старобельского лагеря. У геббельсовцев не хватило ума вспомнить, что еще в 1990 г. они опубликовали акт о сожжении этих дел 25 октября 1940 г.93 Откуда же они могли взяться в архиве – из пепла восстали?

На несчастье геббельсовцев был еще жив Шелепин, и теперь его полагалось допросить в связи с «его» найденным «письмом». Как вы понимаете, в этом случае ни аудиозаписи, ни видеозаписи допроса не велось, а в протокол допроса Шелепин заставил Яблокова записать только правду. Поэтому, повествуя о своих подвигах, Яблоков брешет то, на что его фантазии хватило, и в конце резюмирует:

«В целом, допрошенный в качестве свидетеля Шелепин подтвердил подлинность анализируемого письма и фактов, изложенных в нем. Он также пояснил, что лично завизировал проект постановления Президиума ЦК КПСС от 1959 г. об уничтожении документов по Катынскому делу и считает, что этот акт был исполнен»94. Однако этот натужный оптимизм Яблокова «в целом» как-то плохо согласовывается с фактами допроса Шелепина.

Как я уже писал, Шелепин потребовал показать ему подлинник письма, но ему его не дали. Зачем Шелепину нужен был подлинник, понятно: это не только увидеть в натуре свою подпись, но и узнать фамилию исполнителя письма – того, кто письмо составлял. Дело в том, что по правилам секретного делопроизводства все, кто знаком с секретным документом, должны быть известны, чтобы в случае утечки секретной информации знать, среди кого искать предателя. Поэтому на обороте секретного документа пишется фамилия исполнителя и фамилия машинистки, если письмо отпечатано. Но это можно увидеть на подлиннике письма, а не на ксерокопии. Поскольку «письмо» прокуроры не показали, то Шелепин потребовал найти этого человека. Яблоков опять вынужден был обратиться на фирму «Пихоя Ко» с рекламацией.

«11 декабря 1992 г. я по телефону переговорил с начальником Центрального архива МБ РФ А.А. Зюбченко, которому также задал вопросы, поставленные Шелепиным. Зюбченко ответил, что по всем признакам письмо Шелепина Хрущеву составлено в единственном экземпляре. Это письмо готовил неизвестный ему сотрудник КГБ СССР из группы особо доверенных сотрудников секретариата председателя КГБ, которых знал только строго ограниченный круг должностных лиц КГБ. Он предложил для выяснения, кто именно составил это письмо, обратиться к министру безопасности РФ с письменной просьбой поручить провести опрос среди бывших сотрудников секретариата председателя КГБ. На наш запрос министру В.П. Баранникову поступил ответ, что этот сотрудник уже умер и опросить его не представляется возможным»95, – пишет Яблоков. Обратите внимание на маразм: имя исполнителя неизвестно, но доблестный Баранников выяснил, что этот неизвестный уже умер.

В итоге, если из глупого словесного поноса Яблокова по поводу его допроса Шелепина вычленить то, что Шелепин действительно сказал, то останется только: «О преступлении в Катыни и других местах в отношении польских граждан он знает только то, что сообщалось в газетах»96. Что и следовало ожидать. Таким образом, это заявление Шелепина является еще одним доказательством того, что все эти геббельсовские «документы» – фальшивки.