Спорт – преображение города, но очень нетрадиционное. Вопреки обиходу предшественников новые боги не хранят верность месту. Схема Элиаде здесь не работает, наоборот, в одном и том же месте нельзя появляться повторно, в одну реку нельзя дважды войти, потому что срок жизни новых богов очень ограничен. Большая ошибка в том, что мы пытаемся обслужить этот нетрадиционный культ традиционным образом – стадионы превращаются в руины потому, что культ не привязан к какому-либо месту. Наоборот, в каждом месте он указывает, что люди здесь и сейчас признают себя несовершенными и стремятся к совершенству. И когда в каком-нибудь городе в семь утра ты вдруг обнаруживаешь толпу людей, одиноко (с наушниками в ушах) бегущих по набережной, то это столь же странное и впечатляющее зрелище, как коллективная молитва. Они бегут от смерти к совершенству.
Я вижу один недостаток в этой религии. Возрождение древнегреческой практики было связано с тем, что в течение предшествующих ХХ веку 400 лет Европа была зачарована античностью, причем это была массовая зачарованность, внедряемая школьным образованием. Однако древнегреческий атлет не был горожанином, и из-за этого в спорте в его сегодняшнем виде мало собственно городских ценностей. Мы с нашей средой обитания не можем стать совершенными вместе с нашими крышами и лестницами, барьерами и подземными переходами, нашим колющим, режущим, угловатым техногенным пространством. Нельзя спастись на тротуаре – для этого нужно найти траву.
Поэтому, я думаю, в будущем нас ждет расцвет спортивного протестантизма – массовое развитие городских, экстремальных, техногенных видов спорта. Паркур, скейт, урбан-сайклинг, акрострит, билдеринг и т. д. Последователи этой религии будут проповедовать преображение урбанистического пейзажа и представлять себе рай в виде металлоконструкции. И кстати, они могут перетянуть на свою сторону зимников как не существовавших в античности. Впереди возможна великая схизма.
Жрецы
Для радикального материалиста нужда в жрецах – это потребность власти. И в таком случае ценности жрецов вообще нет смысла рассматривать отдельно от власти, это ее продолжение, духовные скрепки для госканцелярий. И есть множество материала, доказывающего справедливость такого воззрения.
Для ранних цивилизаций, скажем, Вавилона, разделение на дворец и храм сомнительно и малопродуктивно, храм ведает налогами, судом, архивом, вообще всеми государственными функциями, кроме военной, – как его отделить? И не только для ранних, вспомним конфуцианство, где чиновник – это, так сказать, жрец государственной службы. Отчасти, кстати, это средневековое китайское воззрение не чуждо просвещенному российскому чиновничеству нынешнего времени – может, поэтому они так безнадежно любят китайский путь развития? А европейская средневековая вера в короля-чудотворца, о которой нам так увлекательно рассказал когда-то Марк Блок? Это же продлилось до Наполеона, идущего в чумные бараки в Египте. Если не до сего дня, когда президент, не зная зачем, должен посещать больницы с жертвами терактов или природных катастроф. Это бывает, когда глава государства – он же верховный жрец. Кстати, когда Бога нет и государство покоится на религии прогресса, то жрецы зачисляются в госслужащие с тенденцией к поголовности.
Однако не в меньшей степени история заполнена описанием жестоких конфликтов между властью и жрецами. Огромная часть библейских пророчеств – обличение власти, Греция оставляет нам историю казни Сократа, история Римской империи начинается казнью Цицерона, а заканчивается казнью Боэция – этим трагедиям нет числа. Фараон и жрец, кесарь и священник, император и Папа, царь и патриарх, король и философ, царь и поэт – эта драма в разных вариантах проигрывалась несчетное количество раз. Что, наверное, было бы невозможно, если бы они представляли собой одного субъекта с одной системой ценностей.
Зачем нужны отдельные от власти жрецы? Нужны не в смысле некой частной нужды, не зачем верующему христианину нужен священник, охотнику шаман, невротику психоаналитик, ищущему истины учитель, а вообще зачем человеческому социуму нужны жрецы?
Сомнение в нужности – их постоянный спутник, сомнение – двигатель жреческого прогресса. Доказывая свою нужность, они постоянно переоткрывают Бога. Мы пережили несколько жреческих революций, подталкиваемые сомнением, что Бог не тот, не здесь, что его вообще нет, и сильно продвинулись в знаниях о Боге.