«Эх, перевелись Гоголи в нашем отечестве! – в бешенстве думала я, подскакивая на очередной рытвине или кочке. – Подумаешь, лужа посреди Миргорода! Да о наших дорогах эпопеи можно слагать!» Как я живой добралась до нужного мне места, не знаю до сих пор, а уж при мысли о том, что еще придется возвращаться обратно, мне просто дурно делалось, хотя я на нервы никогда не жаловалась.
Въехав в село и осмотревшись, я только вздохнула – разруха! На улицах – ни души, и где мне искать улицу Пионерскую – оставалось только гадать. Проехав дальше к центру села, я увидела магазин и обрадовалась – быть не может, чтобы продавщица не была в курсе всех местных новостей. Подъехав к крыльцу, я выбралась из машины и вошла внутрь. Женщина за прилавком, где бытовая химия мирно соседствовала с крупами – санэпидстанции на них нет, – являла собой давно забытый в городах образчик советской торговли, то есть была ярко накрашена и вся в золоте. Поздоровавшись, я спросила, где мне найти Пионерскую улицу и, в частности, дом Гавриковых.
– Так они же год как съехали, – удивленно вытаращилась на меня она.
Чтобы не высказаться по полной программе в выражениях, которые сочтут непристойными даже в этом богом забытом углу – столько проехать, принять столько мук и все зря! – я прикрыла глаза, глубоко вдохнула и только после этого, откашлявшись, все-таки спросила:
– Как съехали? Куда?
– Так к Зинке на родину! – сказала она таким тоном, словно я должна была точно знать, где эта самая Зинка родилась.
– А это далеко? – с некоторой надеждой спросила я – вдруг это соседняя деревня.
– У черта в зубах, в Калмыкии, – презрительно бросила она.
Мама родная! Свой следующий вопрос я задала, словно тонула и за соломинку хваталась:
– А Надя здесь?
– Так ее после похорон отца тут никто и не видел! – удивилась продавщица и с нескрываемым любопытством спросила: – А зачем она вам?
Пришлось выдумывать на ходу, благо напрягаться для этого сильно не пришлось, и я объяснила:
– Понимаете, она у моих знакомых сиделкой работала, и они ее очень хвалили. А сейчас у меня бабушка заболела, вот и понадобилась надежная, работящая и знающая сиделка. Только знакомые мне сказали, что она домой вернулась, вот я за ней и приехала. Но раз вы говорите, что ее здесь нет, то не подскажете, где она может быть.
– Не знаю, – покачала головой продавщица, а потом спохватилась: – Так вы в администрацию идите! Там секретаршей Тамарка работает, одноклассница Надькина. Может, она чего знает? Они вообще-то созванивались.
«Ну хоть что-то!» – с некоторым облегчением подумала я, а продавщица тем временем объясняла мне, где найти администрацию, причем делала это так многословно и подробно, словно это было не село, а как минимум наш Тарасов. В результате оказалось, что администрация находилась на этой же улице через два дома. Как я и предполагала, это оказался небольшой одноэтажный дом, где значение слова «ремонт» давным-давно забыли: обшарпанные стены, висевшие на одной петле ставни с облупившейся некогда голубой краской, покосившееся крыльцо с шаткими ступенями… Да, видок был тот еще! Внутри оказалось ничуть не лучше, но настроение мне еще больше испортить было невозможно – некуда!
Тамара оказалась крупной, ярко накрашенной девицей, которая куталась в большой пуховый платок, грызла семечки и читала какой-то глянцевый журнал, наверняка месячной, если не больше, давности – ну откуда здесь свежим взяться? Периодически она поглаживала свое обручальное кольцо – не иначе как недавно замуж вышла, а ее выпирающий даже из-под платка животик явно свидетельствовал о том, по какой именно причине она это сделала. Узнав, зачем я пришла, она охотно отложила журнал в сторону – он-то никуда не денется, а вот языком почесать с новым человеком еще когда доведется – и пустилась в воспоминания, которые мне были совершенно неинтересны, но я их терпеливо слушала, понимая, что выхода нет – если я ее прерву, она обидится и вообще разговаривать откажется, вот и ищи потом кого-нибудь!