Тут хлопнула входная дверь, и Никиту как ветром сдуло: пришла домой Вера. Слава вышел за ним, по-видимому, так было договорено. А я достала подаренную Верой тушь и поправила "фасад". Настроение было прекрасное.
Оно не ухудшилось и в последующие дни. Вера загрузила меня так, что мне некогда было думать. Она устроила так, что удалось продать всю мою мебель, по дешевке, конечно, но и это было не лишним для меня. Помогла раздать одежду, которая мне уже не могла понадобиться, а просто выбросить рука не поднималась. За всем этим приходили люди, смотрели, приценивались, что-то забирали сразу, что-то оставляли мне до отъезда. Кровать, например. Или мамин трельяж. А я собирала то, с чем ни в коем случае не хотела расставаться: фотографии, кое-какие безделушки, немного книг.
В один прекрасный день Вера вошла ко мне в комнату, держа руки за спиной.
- Угадай, что мне подарил наш великолепный Никита?
Я пожала плечами. Вера протянула мне на ладони небольшую новехонькую коробочку. А в ней были...
- Серьги Лидии Эдуардовны! - ахнула я.
- Я так и думала. Иначе не взяла бы. А теперь мы проделаем маленький фокус...
И Вера быстро вынула у меня из ушей старенькие мамины еще сережки и вдела бриллиантовые.
- Тихо, не возникай! - осадила она меня. - Это не его, правда? Он их не покупал, он их просто спер. Теперь они мои, раз он мне их подарил. А я хочу подарить их тебе, вот и все. Пусть у тебя будет память о старухе. Она же тебя любила, да и ты ее тоже.
Я уже говорила, что спорить с Верой было бесполезно. А потом она жестоко подшутила над Никитой, безошибочно хлестнув по самому уязвимому месту: мужскому самолюбию, и ему уже было не до объяснений.
- Ну вот, - объявила незадолго до моего отъезда Вера, - практически весь дом уже отселен. Как только ты улетишь, перебираюсь в гостиницу и начинаю реконструкцию здесь. Твоя квартира будет на верхнем этаже, рядом с моей. Есть особые пожелания?
Я только махнула рукой. После того, как Вера заставила меня взять официально заверенный документ о том, что мною, Региной Степановной Белосельской, передана Вере Сергеевой-Метс внушительная сумма в долларах для вложения в дело, мне уже желать было нечего. Сокровище старого присяжного поверенного Лоскутова, которого я в глаза не видела, позволило мне перестать терзаться мыслью о том, что меня кто-то будет содержать из милости до конца моих дней. И это ощущение независимости, пожалуй, значило для меня больше, чем изменения в моей внешности или даже перспектива стать полноценным человеком.
- А Никиту ты куда определила? - поинтересовалась я.
- Он получил однокомнатную квартиру... Нет, я гуманнее, чем ты думала: не в Бутово и не в Митино. Здесь, в центре, только вне Садового кольца. На другой его стороне и в обычной девятиэтажной башне. И думала я при этом не о нем, а о тебе.
- Обо мне?
- Да-да, именно о тебе. Знаю, что ты будешь переживать за своего возлюбленного.
- О ком ты? - фальшиво спросила я. Мне и так было ясно - о ком.
- Конечно, о твоем прекрасном Славе. Тем более, что я к нему никаких претензий не имею. Так вот, чтобы ему не приходилось мотаться к своему закадычному другу на другой конец Москвы... Нет, не делай вид, что тебе это безразлично. Ты же влюблена в Славу, это только слепой не увидит.
"И он сам", - подумала я, но не стала произносить вслух. Может быть, так даже лучше. Пусть остается в блаженном неведении.
Я не видела Москву двадцать лет, и по дороге в аэропорт смотрела из машины на улицы родного города с любопытством иностранки. Было вполне вероятно, что больше я их никогда не увижу. И от этого, разумеется, было грустно, но я помнила про подведенные ресницы и плакать воздержалась.
Таможню прошли мгновенно: у меня был один чемодан и дорожная сумка. Икону Лидии Эдуардовны я оставила Вере - на сохранение. Пусть она ждет меня дома, ведь если я поправлюсь, я вернусь, я непременно вернусь в свой дом в Чистом переулке под защиту Николая-угодника.
Вера поцеловала меня на прощание, и через несколько минут я уже была за границей, куда провожающих не пускали. Самолета я не боялась, хотя летела первый раз в жизни. Пересилило любопытство или я была просто взвинчена до предела, так что для других эмоций у меня уже не было сил.
Два часа спустя, когда мои соседи по креслам мирно дремали, я вспомнила наше со Славой прощание. Оно было не слишком долгим, но... Но оно дало мне силы улететь и попытаться начать жить заново.
- Скажи мне, - попросила я, - а если я вылечусь и вернусь сюда, мы будем с тобой иногда видеться?
- Конечно, будем, малыш. И видеться будем, и в театры ходить.
- А может быть, ты в меня тогда влюбишься? И у нас будет настоящий роман, как в кино?
- Как в кино не будет. У нас с тобой будет роман, как в жизни, настоящий. И я буду любить тебя вечно... пока не надоем.
- Нет, - решительно сказал я, приняв его тон и его условия игры. Если уж у нас будет настоящий роман, то пусть все будет по-настоящему. Сначала бурная страсть, потом я начну устраивать тебе сцены ревности, и ты меня бросишь. Все, как в жизни.