Как в романе (СИ)

     Симона в отеле мы не застаем, но уличить в обмане его сложно. Он говорил: "если я срочно буду нужен". Ни мне, ни сержанту он "не нужен срочно" или "срочно не нужен", неважно. Нам "с головой" хватает и общения с Жаком.

   - Нет, нет, мсье Боригар, ни вчера, ни сегодня к автомату никто даже не подходил. Если честно, я не помню, чтобы таксофоном пользовались на этой неделе. Я? Я звоню по тому телефону, что в кабинете у хозяина, он мне разрешает. - Жак суетится и наполняет окружающее пространство тревогой. Как всегда, среди уймы необходимых вещей, счетчика Гейгера в моей сумочке нет, или чем еще можно измерить пульсирующую эманацию, исходящую от скуластого, темнолицего портье. Не удивлюсь, если необходимые приборы окажутся в распахнутом на диване саквояже жандарма. Из своего аксессуара совершенно докторского вида, Жозеф достает коробочки и футлярчики.

   - Мадемуазель Бриссон, - сержант не решается обратиться ко мне по имени при постороннем, да еще и подозреваемом лице, - если только телефонную трубку не протерли платком, на ней можно собрать целую коллекцию отпечатков, а если звонивший был в перчатках...

   - А не хотите трубку оставить на десерт? - Я ободряюще улыбаюсь стеснительному жандарму.

   - И что вы предлагаете?

   - Вот, смотрите - телефонный справочник. Не пугайтесь, я вовсе не настаиваю на исследовании каждой страницы. Откройте на букве "т", "такси". Мне почему-то думается, что версия с перчатками была правильной, и если так, то только тут у нас... то есть у вас, и появляется какой-то шанс. Вы пробовали листать книгу в перчатках? Это страшно неудобно.

    Мне только кажется, или после этих слов выключается звук? Нет, показалось, листы телефонной книги тихонько шуршат, а коробочка с пудрой темной, годной разве только для африканцев, открывается, скрипнув резьбой. Я думала, что сержант примется орудовать кисточкой как заправский живописец, но он лишь насыпает горсточку порошка на страницу и принимается осторожно покачивать толстую тетрадку справочника. Я ловлю себя на том, что не дышу уже целую минуту, а Жак за своей стойкой, похоже, и вовсе умер. Наконец, схлынув, крошечная пыльная волна оставляет на строчках небольшой отчетливый след, и на прозрачную пленку похожую на обычный скотч, а может это и есть только скотч, ложатся тонкие черточки, сплетенные в затейливый узор. Жозеф смешно шевелит губами, читает строчку над отпечатком.

   - Нет, если это женская рука, - я, слегка смущенно, демонстрирую ноготь своего указательного пальца, уже две недели незнающий маникюра, - следует читать на строчку выше. Вот здесь: "Такси Лавайе, Руайян, 28-56".

          * * *

    Мне не пришлось трястись до Нанта на старом, тяжко страдающим от своих механических болезней автобусе. Жозеф подвез меня до самого вокзала и помог донести чемодан, а теперь стоит на платформе и смотрит на меня через стекло, а я улыбаюсь ему в ответ, сидя на краешке кресла. О чем я думаю глядя на провожающего меня человека в черной форменной накидке? Трудно сказать, как перед сном мысли цепляются одна за другую и сворачиваются в казалось бы ничего не значащую картинку похожую на тот отпечаток пальца в телефонном справочнике.

     Двадцать два года назад для ссоры с отцом у Этель Мишо должна была иметься серьезная причина. В любом романе, какой ни возьми, этой причиной стал бы молодой человек, зашедший слишком далеко в своих ухаживаниях. В случае с Этель, дальше было зайти уже некуда, ей пришлось уехать, а Симон, как никто другой, подходил на роль "причины" ее отъезда. Знал ли Симон о своем отцовстве? Сомневаюсь. Во время нашего последнего разговора выглядел он, что называется, пораженным до глубины души. Тут я опять не виновата, в романах так и пишут: "пораженным до глубины души". Казалось бы, все давно улеглось, но для Этель, была невыносима сама мысль, о том что ее сын хочет взять в жены девицу, путавшуюся с Симоном. Откуда я это взяла? Ну, если парня зовут Сержем Мишо, а его деда... не помню как, но тоже Мишо, это очевидно. Историю о замужестве, как обычно в таких случаях бывает, Этель выдумала. Вернуть себе после развода девичью фамилию она бы могла без труда, а вот поменять фамилию мальчика... Потом, конечно, ключи. Ключи были подброшены в отель совсем не Жаку, трудно представить Симона в образе ревнивого мавра, но это Жозефу трудно, а следователь из округа мог запросто ухватиться за такую версию. И важно, что эта версия для Этель была самой предпочтительной. С перчатками мне тоже было все более или менее понятно. Несмотря на всеобщее избирательное право, на умопомрачительный прогресс общественного сознания и на победу в войне полов, женщины все еще не подвержены привычке держать руки в карманах. Хотя все это мелочи и подробности, главной для меня была уверенность Жозефа, в том что в Шеврефуа на такое убийство никто не способен. Значит, нужно было искать кого-то чужого, но не настолько чужого, чтобы у него не нашлось мотива для преступления. Отсюда и подозрения, падающие на давно забытую любовницу Симона.