Читаем Как вас зовут и где вы живете? полностью

Как видно из приведенного отрывка, такой способ выбора имен перестал со временем удовлетворять, и чем далее, тем уже становился круг канонических имен, которые продолжали давать русским детям.

Вот несут новорожденного в церковь крестить. Родителям предлагают одно за другим непонятные имена: Далмат, Кандид, Питирим, Ириней, Филофей, Иезекииль, Рувим... Ни одно из них не нравится им.

— Вы уж его лучше Ваней назовите,— говорили они.

И если священник был более или менее покладистым, он удовлетворял просьбу родителей и подбирал для новорожденного в качестве святого заступника одного из Иванов, день почитания которого был не очень далеко от даты рождения младенца. Так получались семьи, в которых и отца, и деда, и нескольких сыновей звали Иванами: Иван Малый да Иван Большой, Иван Рыжий да Иван Дурной, Иван Умник да Иван по прозвищу Огурец. Так обходились церковные каноны, а люди назывались именами и прозвищами близкими и понятными.

В чем же основная причина того, что список византийских имен, казалось бы, весь в одинаковой степени чуждый и непонятный русскому народу, был столь неодинаково воспринят русскими? В чем причина того, что одни имена так и не освоили как следует, другие освоили очень хорошо, но после революции перестали употреблять (они встречаются у нас сейчас лишь в отчествах и у людей старшего поколения), третьи долгое время находились где-то «под спудом» и стали широко распространенными лишь недавно, а четвертые широко употреблялись раньше и продолжают употребляться и сейчас.

Мы уже отмечали, что первоначально все византийские имена были трудны для произношения. Затем все имена подверглись изменениям, переделкам в соответствии с фонетическими законами русского языка, и лишь отдельные многосложные имена сохранили какую-то трудность для произношения (Никтополион, Ексакустодиан, Мелъхиси-дек, Нафанаил).

Почти все имена в результате многовекового «обкатывания» в русском языке сделались вполне удобопроизносимыми и похожими на другие слова русского языка, как становятся похожими друг на друга морские камешки в результате работы волн. Но похожими они делаются лишь по форме. Каждый камешек сохраняет свой цвет и узор.

Так произошло и с именами: они изменили свою форму, приспособив ее к условиям русского произношения, склонения, словообразования, но каждое имя сохранило что-то свое.

В силу специфических требований, предъявляемых к именам личным в русском языке, имена, смысловая сторона которых преобладает над их назывной стороной, выпадают из языка.

Среди имен, заимствованных из Византии, были такие, которые в русском языке оказались созвучными с нарицательными именами. Это очень повредило им как именам. Сюда относятся: Мардарий, Пахом, Сосий, Акакий, Уриил, Вукол, Карп, Усфазан, Урван, Макрина, Улита и некоторые другие.

В русской классической литературе подобные имена нередко употребляются в качестве стилистического средства. Вспомним, как в пьесе А. Н. Островского «Лес» обыгрываются имена Карп и Улита. Одно из них представляется рыбьим, другое сравнивается с улиткой. А в «Горячем сердце» действует городничий Серапион Мардарьевич, которого купчиха Курослепова называет Скорпион. К таким именам особенно легко придумывать всякого рода «дразнилки», неприятные как для людей с этими именами, так и для их близких. Поэтому заботливые родители в первую очередь беспокоятся о том, чтобы имя, которое они дадут ребенку, не давало повода для всяких нежелательных ассоциаций.

Таким образом, вся эта группа имен на протяжении долгого времени давалась лишь по традиции или в тех случаях, когда отказывались окрестить ребенка другим именем. Их почти не было в городах уже в конце XIX в., оставались они лишь в деревне.

После отмены канонизации эти имена сами собой перестали употребляться.

Но с нарицательными именами русского языка перекликались лишь отдельные византийские имена. Большинство же не имело с ними ничего общего. Значит — это не единственная причина, из-за которой многие прежние имена теперь перестали давать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология