Как вернувшийся Данте

Пенавер (которого звали другим именем): он был приведен из-за за-говора – который он сделал с Тейе, своей матерью, когда она злоумышляла речи вместе с женщинами гарема, чтобы сделать зло против его владыки.

Он был представлен перед дворецкими, чтобы допросили его. Они нашли его виновным. Они оставили его на месте. Он умертвил себя сам (типичный «гражданин кантора Ури»); но – ничего не известно о судьбе сердца заговора, об участи царицы Тейе.

Повторю – особый интерес представляет способ, которым преступники пытались погубить царя: «…он начал делать магические свитки для препятствования и устрашения, начал делать богов и людей из воска для ослабления людских тел; он дал их в руку Паибакикамену, которого Ра не сделал управителем дворца, и другим тяжким преступникам, говоря: “Возьмите их”; и они взяли их. Теперь, когда он укрепился во зле, которое он сделал, в котором Ра не дал ему преуспеть, он был допрошен. Его нашли виновным во всем зле, которое замыслило его сердце…

Воистину, он сделал все это вместе с другими тяжкими преступниками …Вот, когда Пенхевибин, бывший смотритель царских стад, сказал ему: «Дай мне свиток, чтобы наделить меня силой и могуществом»; он дал ему магический свиток царя Усермаатра Мериамона, да будет он жив, невредим, здрав, Великого бога, его господина, и он начал (совершать магические действия) над людьми. Он пришел к стене гарема, отдаленному, пустому месту. Он начал делать людей из воска с надписями, чтобы их внес внутрь управитель Арим, (препятствуя) одному двигаться и околдовывая других…

Теперь, когда допросили его, нашли его виновным во всех преступлениях и во всем зле, замысленном в его сердце. Воистину, сделал он им все это, вместе с другими тяжкими преступниками; отвратительны они миллионам богов и миллионам богинь. Были им вынесены великие наказания смертью, о которых боги сказали: «Исполните их над ними!»

Описывая казнь главных злоумышленников, писец употребляет довольно странные выражения «они оставили его на месте; он умертвил себя сам». Это могло означать, что по приказу суда преступники покончили с жизнью самостоятельно. Однако Г. Масперо после тщательного исследования мумии, найденной в Дейр эль-Бахри и известной как «Безымянный принц», высказал более драматичную догадку. Останки принадлежали мужчине тридцати лет, хорошо сложенному и без всяких пороков, который был погребен без обязательного бальзамирования. Более того, тело было завернуто в ритуально нечистую для египтян сырую шкуру барана. Все внутренние органы остались на месте.

«Никогда еще лицо не отражало такой мучительной и страшной агонии. Искаженные черты несчастного говорят о том, что почти наверняка его похоронили живьем.» – а когда его хоронили живьем, помнил ли он о женщине?

Разумеется; но – вспомним и мы о ней (пусть – его памятью и вместе с ним), зато – здесь и сейчас; и разглядим его – тоже здесь и сейчас, то есть именно в Санкт-Ленинграде (и из Санкт-Ленинграда).

Итак, Цыбин ждёт – перед «мастерской» художника; но – каким по счёту должно бы могло стать это убийство?

Ничего об этом неизвестно; но – тогда по городу прокатился шквал передела жилого фонда (мастерские художников тоже подпадали в эту категорию), и отдельная статистика не велась; так что какая по счёту «казнь египетская» должна была обрушиться на мир, неизвестно.

Разве что – после первой части этой истории мы понимаем: должно была – значит, была, есть и будет (даже если видимо и не было); представим, что художник (поэт, артист или ещё кто в мастерской) – это пленённый Пентавер; поджидающий его в засаде Цыбин – это слуги мёртвого фараона (численность тоже не имеет значения, только функция); и вот – настоящий восход этого источника тьмы совершился.

Да – далеко не сейчас; но – очень «когда-нибудь», во тьме египетской: египетский царевич (и санкт-ленинградский артист в нём) в предсмертном ожидании растекся мыслью по Мировому Древу времен (по всем его ветвям и корням), и пришло время опять описать одно из таких ответвлений.

Как вот давеча в «прошлой вселенной», где за-говор удался: убивая отца – «убили» (в себе) Отца.

Поэтому – когда слуги убитого им фараона явились его казнить, древнеегипетский царевич-отцеубийца вдруг вспомнил, как (не)впервые Черное Солнце взошло над Санкт-Ленинградом и никого поначалу не потревожило: и тучи оказались низки, и мелочный дождик прилипал к ресницам.