— Сейчас мы все исправим! — жизнерадостно заявила она, тряся бутылками, как маракасами. — Да здравствует свободная жизнь! Долой всех мишек и пупсиков! Даешь эмансипацию и независимых женщин!
В общем, она утешала меня, как могла. Назюзялась, лезла целоваться и укатила в глухую ночь от меня на такси. Оставаться не захотела: независимой женщине с утра на работу. Как и мне, впрочем. Но, в отличие от меня, Анька трудилась постоянно и неизменно.
Я вела себя гораздо скромнее: осторожно отношусь к алкоголю и не уважаю пьяниц, но мне и двух бокалов мартини хватило, чтобы наутро выглядеть как зомби.
— Просыпайся, спящая красавица! — жизнерадостно гаркает братец Гоша. — Мы приехали! Чувствуешь свежее дыхание новой жизни?
Я чувствовала, что у меня болит голова, но послушно вылезла из машины и вдохнула воздух полными легкими, чтобы сымитировать радость: ну, надо же брата ублажить? Он ведь так старался, так меня объезжал, причем не один год.
Я вдохнула и закашлялась, как курящая лошадь. Затем содрала авиаторы с носа. Глаза у меня, наверное, вылезали из орбит, как дрожжевое тесто.
— Ты издеваешься? — выдохнула. Было желание и ногой топнуть, но я сдержалась. Это явный перебор, а я не принцесса, чтобы катать истерики в публичных местах.
— Нет, я абсолютно серьезен. И если ты сейчас дашь задний ход, я перестану тебя уважать. Я вчера, между прочим, неимоверно гордился, когда ты торжественно прокричала свое «я согласна!». Я словно в ЗАГСе заочно побывал. Теперь я знаю, как это выглядит, когда девушка соглашается стать твоей женой.
Что он несет, что он несет, господи!
В общем, мы стояли на пороге магазина. Нет, не нижнего белья и не косметики. И даже не модного бутика с одеждой — это я как раз бы поняла и приняла. «Нажми на кнопку» — гласила жизнерадостная вывеска сего заведения и характерный значок рядом прилепился.
— Я хочу, чтобы ты осознала значимость и важность своей миссии, — продолжал вещать, как радио, мой несравненный братец. — Мы создали новую фирму и запускаем сеть магазинов электроники и бытовой техники. Заметь и цени: ты стоишь на пороге не магазина, а величайшего прорыва. Мы будем лучшими, а ты — непосредственным участником революционного проекта.
Я осознала, да. Прониклась, ага. Может, именно поэтому не обратила внимания на скромное «мы» во вдохновенной речи Георга. Меня затошнило. Заштормило, как неопытного юнгу на корабле.
Дело в том, что я… как бы это помягче сказать?.. не в ладах с электроникой и бытовой техникой. Ну, если с последним так-сяк, то с компьютерами и прочими планшетами у меня стойкая неприязнь, если совсем мягко. Да я телефоны раз в три месяца меняю, потому что умудряюсь приводить их в состояние нестояния. После меня ни одна фирма не берется оживлять. Погибли и восстановлению не подлежат.
— Пойдем! — протягивает добрую ладонь Гоша. Но я не спешу.
— Позволь спросить, а кем мне надлежит стать в этой э-э-э… обители революции?
— Продавцом-консультантом, — голубем воркует Гоша и, не обращая внимания на мой придушенный вскрик, хватает меня за руку и тащит внутрь.
— Я не могу! — шиплю, чувствуя, как покрываюсь испариной. — Ты же прекрасно знаешь, что не могу!
Георг был очень даже в курсе моих бесконечных приключений в мире компьютеров и электроники. Неужели он настолько жесток?
— Можешь и будешь! — жестко выдает мне этот садист и продолжает тянуть за собой. Я сопротивляюсь, как коза, которую тянут на бойню. — Значит так, — затягивает он меня в какую-то комнатушку, — вначале изучишь прайсы с товаром. Память у тебя замечательная, я помню. На лету белку в глаз бьешь. Что не понятно, спросишь. Тебя будет натаскивать Юра — топ-менеджер по продажам, золотой мальчик. По всем вопросам — к нему.
— Георг! — кричу я в отчаянии. Он наконец-то затыкается и смотрит на меня. Холодно так, высокомерно. — Я не могу! Ты же не можешь не помнить!
— Я тоже не жалуюсь на память, — изо рта у него разве что морозный пар не вырывается. — Но тебя никто не заставляет пока что включать и выключать технику. Но, думаю, и это тебе под силу. Тут главное — сноровка и практика. А теперь я скажу всего лишь раз, и ты меня выслушаешь, Анж. Из зоны комфорта всегда выходить трудно. Часто кажется — невозможно. Но если ты не сделаешь шаг, не начнешь бороться за себя, ничего не получится. Так и будешь рохлей сидеть дома и гнить. Будешь прощать гулящего Мишу и думать: да пусть, зато крыша над головой, еда в холодильнике. Затем ты растолстеешь и постареешь. И в конце жизни будешь думать, а что же я сделала? Есть ли хоть что-то, ради чего стоило жить?
Он бил меня словами. По самому больному лупил. Это все равно что ремень снять и отстегать по мягкому месту пряжкой — так я это чувствовала. Но я понимала часть его жестокой правоты. Не могла согласиться пока полностью, зато он идеально попадал в мои страхи. Именно об этом я нет-нет да думала: а что останется после меня? Я даже ребенка не смогла родить.
— Ладно! Хватит! — я все же топнула ногой, и мне полегчало. Надо же.
Гоша открывает рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент открывается дверь.