Как влюбить босса девушке в интересном положении за 80 дней (СИ)

Смотрю на Егорову и жду. Она молчит и нервничает. Сил набирается. Интересно, о чем разговор?

— Саш… — пауза весом в килограмм. А затем, закрыв глаза, изо всех орудий — пли! — Если я беременна, то от тебя. Ты, наверное, не помнишь. И скажешь, что я свихнулась.

О, Господи…

— Лика, — беру я ее за руки. Осторожно. От коленок ладошки отрываю. Большими пальцами поглаживаю впадинку по центру, — я все помню.

Пауза. Тишина. Егорова открывает глаза. Большие, выразительные, изумленные.

— Ты — что? — она ушам своим не верит, конечно.

— Помню все, Лик. И это день рождения. И то, десять лет назад. Я все-все помню. До мельчайших подробностей. Красоту твою и нежность. Запах твой и смелость. Откровенность твою помню. И как мне хорошо с тобой — тоже. Не только в постели, между прочим. Но с постелью я бы повторил несколько раз, чтобы добавить разных нюансов и ощущений.

Она вырывает руки, вскакивает. Грудь ее бурно поднимается от возмущения. Щеки алеют, как стяг нападающей армии.

— Ты… ты… — душат ее слова и эмоции. — Издевался, да? Для тебя это ничего не значит, да? Ты смеялся надо мной, глупой девственницей, тогда и смеешься сейчас, что я… что ты…

Она кидается на меня, как тигрица. Отвешивает пощечину. Ручка у нее тяжелая, угу. Но я терплю, хоть мне и больно, и обидно. Лика беременна. Моим ребенком. Пусть спустит пар, а потом и я ее кое о чем спрошу.

Егорова продолжает на меня кидаться, и приходится ее обездвижить, прижать к себе покрепче. Я бы ее веревками привязал, но можно и так удержать, дурной силы у меня хватает.

— Я издевался? А может, это ты надо мной смеялась. Хохотала и радовалась, что нашла дурачка, сыграла на него в тотализатор. Ты же спокойно жить не можешь, Егорова. Тогда, десять лет назад, спорила на меня. В этот раз — тоже. Со своими восьмьюдесятью днями. Но я все простил. Почти. Замуж тебе предложил.

— Ну да. Чтобы маму с папой порадовать, а себе прикрытие найти. Вот поверь: я второй раз замуж просто так не хочу. Уже была однажды. Думала, он меня любит, а оказалось, я не слишком хороша и не могу дать всего, что падишах желает!

Она делает несколько судорожных вдохов-выдохов, набираясь сил, а затем тормозит.

— Постой. О каком споре ты говоришь? Что за чушь, Одинцов? И откуда ты про восемьдесят дней знаешь?

— О таком споре. Ты сама по телефону рассказывала своей подружке. Не знаю уж, Аньке или кому другому. Что поспорила на то, что потеряешь девственность со мной и выставишь меня дураком.

— Ты рехнулся? — Егорова смотрит на меня как на умалишенного, а затем до нее начинает доходить.

Она борется, как львица, и мне приходится ее отпустить.

— Если бы я хотела, я бы тебя все равно оболгала и идиотом выставила. Ты не призадумался, почему это я промолчала? Никто над тобой не издевался и не прикалывался? И вообще, ты мог бы в лоб спросить, а не делать вид, что ничего не помнишь! — показывает она пальцами кавычки. — Я никогда не думала, что ты такой тупой, Одинцов!

Ну, тебе было двадцать два — ладно! Но сейчас-то на десять лет больше! Тогда просто шутливый разговор был, ясно? Между двумя подругами. А то, что ты слышал — всего лишь ответ саркастичный ответ.

Подруга ужасалась и спрашивала, что я буду делать, потеряв девственность. Для нее шок был, между прочим. Девичья честь до свадьбы утеряна. Воспитана она так, ясно?

Ну, я ей и ответила с юмором: как что буду делать? Выставлю его дураком. Буду бегать и всем рассказывать, что он посягал на мою честь, а я не далась! Что я спорила, будто его соблазнить — сделать два щелчка пальцами!

Обычный девчачий бред. Мне всего восемнадцать было, придурок! И перед подругой целомудренной хотелось поиздеваться немного. Бравада дурацкая. Я тогда знаешь как храбрилась? Думаешь, все так просто? Да я на тебя заглядывалась, когда ты с Георгом еще за одной партой сидел. Грезила о тебе, как сумасшедшая. Влюблена была по уши!

— Лик… — делаю шаг навстречу.

— Нет уж, вали отсюда, хука-бубука, тупица хренов! — бушует она, как грозовое море.

— Никуда я не свалю, ясно?

Мужик я или где? Хватаю ее за плечи и целую. Яростно, страстно, бешено. До тех пор, пока она не затихает в моих руках, не расслабляется.

— Люблю тебя, дурочка моя, люблю! — шепчу, отрываясь на миг. — Всегда любил, как оказалось. Забыть не мог. Черт с этими спорами. Или не черт. Я твоему хмырю морду начищу еще раз. И давай уже поженимся. Сколько там до конца срока осталось? Пусть удавится, упырь. Он не стоил и твоего мизинца.

— А ты стоишь, Одинцов? — спрашивает тихо и смотрит мне в глаза. Для этого ей пришлось немного отстраниться и руки мне на грудь положить.

— Я очень на это надеюсь. А если нет, значит буду стараться изо всех сил, чтобы у тебя никаких сомнений не осталось.

И я наконец-то сделал то, что хотел очень-очень-очень — погладил ее по животику. Положил ладони свои большие.

— А если я не беременна и никогда не смогу? — не хочет она сдаваться.