Мы вошли в дом, и портье распахнул перед нами тяжелую стеклянную дверь с накладной сеткой из чугуна. Мы поднялись на пятый этаж в лифте, стены которого были облицованы мягко лоснящимся красным деревом. В свете расположенного под потолком плафона Чезаре выглядел особенно привлекательным. Мы вышли в холл, освещенный головокружительным количеством маленьких прожекторов. Когда глаза мои привыкли к столь оригинальному освещению, я увидела, что каждый луч нацелен на фотографию в дорогой раме. При ближайшем рассмотрении оказалось, что на снимках изображены обнаженные женщины: стоя во весь рост, они смотрели в объектив с дерзким и откровенным выражением.
– Это модели Хельмута Ньютона, – с гордостью сообщил Чезаре.
– А-а, – промямлила я.
Пока мы входили в квартиру, мой новый приятель объяснял мне, что Ньютон черпал вдохновение в образцах нацистской пропаганды и фотографиях террористов из немецких полицейских архивов. Я судорожно сглотнула и подумала: пожалуй, зря я согласилась зайти к Чезаре на чашку кофе.
Правда, я немного успокоилась, когда увидела, как красиво он обставил гостиную, располагавшуюся уровнем ниже. Спустившись на несколько ступенек, мы оказались на изумительном ковре. “Непальский”, – пояснил хозяин. Обстановка комнаты наводила на мысль о королевских покоях в Бангкоке. Я ахала от восхищения при виде великолепного дивана из тикового дерева и украшавших стены тайских шелковых гобеленов. На столе были расставлены резные украшения и статуэтки. “Это из буддийских храмов, я купил их во время последней поездки в Бангкок”, – сказал Чезаре. Я отметила одну вещицу, которая выглядела особенно изысканно, и он рассеянно, будто мысли его были заняты чем-то другим, пробормотал, что это саванкхалокская керамика, принадлежащая периоду Сукхотай[27]
.Пока я рассматривала ее, теряясь в догадках, что такое период Сукхотай и к какому месту и времени он относится, мой хозяин сказал:
– А теперь я хочу показать тебе красную комнату.
– Красную комнату? – переспросила я.
– Да, – подтвердил Чезаре и, взяв меня за руку, повел по длинному коридору. Дойдя до конца, он пошарил под небольшой картиной, висевшей на стене прямо напротив двери, и достал ключ. Затем полез в карман и извлек еще один. Потом вставил каждый ключ в свою скважину, как это делают в банке, открывая сейф. Тут он улыбнулся, довольно зловеще, как мне теперь припоминается, и одновременно повернул оба ключа в замке. Тяжелая дверь открылась. Чезаре вошел и включил свет. Внезапно комната наполнилась звуками григорианского хорала. Тусклый красный свет постепенно становился ярче, так что скоро стали угадываться очертания предметов.
– Будь как дома, а я пока приму душ и натяну чапы[28]
, – хрипло выдавил Чезаре.– Что-что? – пискнула я.
– Ты же сказала, что тебе это нравится, – подмигнул мой хозяин. – Скоро мы узнаем, насколько сильно. Не волнуйся, эта комната звуконепроницаемая. А теперь мне нужно поставить себе клизму, – добавил он и поспешно удалился.
– Что-что? – задохнулась я, не представляя, при чем тут это и почему он столь нетактично упоминает о процедуре, которую обычно не обсуждают вслух.
Я быстро оглядела комнату и не поверила своим глазам, которые уже успели привыкнуть к приглушенному освещению. То, что я приняла за обои, оказалось красным бархатом. По всей комнате на бронзовых крюках была развешана явно дорогостоящая коллекция кожаных хлыстов, цепей причудливой формы, палок для битья и повязок для глаз. Прямо в центре располагалась деревянная колода с углублениями для головы и ступней жертвы.
Не буду притворяться, что я никогда не слышала о подобных вещах. Я знала, что некоторые пары любят предаваться невинным забавам, привязывая друг друга к стульям, спинкам кровати, спортивным тренажерам и даже к водопроводным трубам. И все же, на мой вкус, Чезаре вкладывал в свою порочную страсть слишком времени, денег, энергии и интерьерных излишеств. Обнаружив застекленную витрину, на которой было выставлено целое собрание произведений, изображающих некую часть мужского тела, мраморных, деревянных и резиновых, причем преувеличенного размера, я поняла: надо уносить ноги и желательно побыстрее. Вихрем проносясь по коридору, я твердила про себя: “Господи, только бы лифт не был заперт!”