Как воспитать монстра. Исповедь отца серийного убийцы

С самого начала было ясно, что почти все жертвы Джеффа были чернокожими, и этот факт заставил очень многих людей видеть в нем расового убийцу, человека, который намеренно выбирал чернокожих жертв. Из всех обвинений, которые были выдвинуты против Джеффа, это показалось мне единственным, которое абсолютно не соответствовало действительности. Мой сын совершал ужасные поступки, хотя в то время я не знал, насколько ужасными были некоторые из них, но его убийства не были расовыми убийствами. Он хотел тела, мускулистые, мужские тела. Для меня все было так просто. Цвет их кожи не имел для него ни малейшего значения.

Однако было много людей, которые просто не верили в это. Они видели лица жертв Джеффа, тот факт, что большинство из них были чернокожими, и сделали свои собственные выводы. Это был вывод, который привлек большое количество людей, даже некоторых знаменитостей, но это была не та идея, которую я мог принять. Правда, было много-много вещей, которых я не знал и никогда не узнал о Джеффе. Но я знал, что он был сумасшедшим. Я мельком видел это безумие и знал, что его преступления не имели ничего общего с расой, а все были связаны с безумием. Он охотился на молодых чернокожих мужчин просто потому, что на них было легче всего охотиться. Многие из них были бедны и поэтому нуждались в жалких пятидесяти долларах, которые он им предложил. Другие просто были доступны по соседству, и он воспользовался тем, что они были под рукой. Я рассматривал убийства Джеффа именно в таких терминах, скорее аналитически, чем эмоционально.

Но другие видели его преступления совсем по-другому, и в последующие дни они провели демонстрации и призвали уволить начальника полиции Милуоки вместе с офицерами, которым в разное время не удавалось поймать Джеффа.

Город оказался на грани взрыва, и когда я наблюдал, как нарастает напряжение в Милуоки, мне казалось непостижимым, что мой сын мог создать что-то настолько грандиозное. Я вспомнил только пассивного и более или менее невзрачного молодого человека, неудачника почти во всем, что он когда-либо пробовал, миксера на шоколадной фабрике, работу, которая ставила его едва ли выше чернорабочего. Теперь он был не только знаменит, но и катализатором тысячи различных реакций. Мне казалось, что всю свою жизнь он был таким маленьким. Были времена, когда он был таким маленьким, что я его почти не видел. Теперь он был гигантом, публичной личностью, вокруг которой вращались огромные силы. Как это мог быть тот самый Джефф, который говорил невнятными фразами, который продавал кровь за спиртное, который бормотал свое характерное «Извините» при каждом оскорблении, а затем ускользал, смущенный и пристыженный? Как мог такой маленький и незначительный человек раздуться до таких размеров с такой ослепительной скоростью? Как могла такая серая, неухоженная и в целом жалкая фигура вызвать такую страсть? Никогда еще огромная пропасть, разделявшая то, кем был Джефф, и то, что он сделал, не казалась такой огромной.

В то время, конечно, мне и в голову не приходило, что Джефф был не одинок в превращении в символ, но что мы с Шери проходили через тот же процесс.

Но шли дни, и мы оба поняли, что в нас тоже начали проявляться качества, превышающие жизненные, что наша жизнь приобрела неожиданное значение для огромного количества людей, которых мы никогда не встречали и никогда не узнаем.

В течение многих лет мы с Шери тихо жили недалеко от Медины, обычная пара, которая получала ту же почту, что и все остальные: письма от родственников, рекламные объявления, счета, даже случайные листовки, в которых не удосуживались указать имя, а перечисляли нас только как «Жильцов».

Анонимность такого рода жизни внезапно закончилась с преступлениями Джеффа. Всего через несколько дней после того, как они были обнародованы, и лицо Джеффа было размазано по всем газетам и телевизионным экранам, почти все письма в Огайо, адресованные «Дамерам» и не дающие никаких дальнейших указаний, пришли к нам. Они начали прибывать почти с первых же дней после ареста Джеффа. Они приехали со всех концов Соединенных Штатов и из нескольких зарубежных стран. Подавляющее большинство писем были полны сочувствия, письма были написаны людьми, которые хотели, чтобы мы знали, что они могут чувствовать наши проблемы, хотя, как они признались, они не могли себе представить их масштабы. Несколько писем пришло от таких организаций, как CURE[18], ассоциация людей, чьи родственники находятся в тюрьме. В общем, это были письма поддержки, письма советов.

Но были и письма другого рода, письма, которые приходили от людей, которые отождествляли себя с нами как с родителями, чьи жизни в конце концов сгорели в огне родительства, и которые сочувствовали нашему испытанию.