Как воспитать монстра. Исповедь отца серийного убийцы

В своей собственной жизни я понял, что у меня был такой же сильный страх быть брошенным, страх настолько глубокий, что он породил множество необъяснимых в противном случае поступков.

Это началось, когда я был маленьким мальчиком, и моя мать легла в больницу на операцию. В течение этого времени мои тетя и дядя приходили, чтобы позаботиться обо мне, но их присутствие не облегчило то, что я сейчас помню как глубокое чувство изоляции и заброшенности. Мама рассказывала со слов дяди и тети, что я хандрил и оставался в этой хандре пока она не возвращалась. В течение многих недель я непрерывно и безутешно плакал, охваченный детской депрессией, которая длилась много недель.

Вскоре после того, как мама выписалась из больницы, у меня развилось сильное заикание. Я помню, как топал ногами на кухне, пытаясь выдавить из себя слова. Папа водил меня на специальные занятия, чтобы преодолеть это постыдное недомогание. Дети в школе смеялись надо мной, но в конце концов самоотверженность моего дорогого отца и занятия у логопеда в значительной степени положили конец заиканию.

Я могу только представить, по какому пути могла бы пойти моя жизнь, если бы этот болезненный страх перерос в патологию. Кем бы я мог быть, и до каких извращений я бы дошел, если бы у меня, наконец, развилась психотическая потребность в вещах, которые должны быть закреплены на месте, неподвижно, без собственной воли. Неужели я тоже стал бы превращать людей в «вещи», которые я мог бы «сохранить»?

Хотя я, конечно, никогда не доходил до такой крайности, мне казалось, что я достигал и других. Я безнадежно цеплялся за первый брак, который был глубоко испорчен. Я цеплялся за рутину и привычки мышления. Чтобы направлять свое поведение, я цеплялся за четко определенные личные роли. Меня поразило, что я цеплялся за все эти вещи, потому что они давали мне глубокое чувство постоянства, чего-то, что я мог «сохранить». Возможно, я цеплялся за свои роли отца и сына по той же причине, потому что они привязывали ко мне и мою мать, и моих сыновей, не давали им возможности уйти. В каком-то смысле я посвятил свою жизнь поиску стратегий, с помощью которых я мог бы удерживать вещи вечно, постоянно держать их в пределах своей досягаемости.

Однако еще более важным было чувство контроля, которое породила во мне моя собственная потребность в постоянстве и стабильности, наряду с сопутствующим страхом перед чем-либо, что я не мог контролировать. Когда я переосмысливал преступления моего сына, темы постоянства и контроля возникали и исчезали, как две темные нити, их пересекающиеся линии образовывали сеть, которая скрепляла все остальное вместе.

В течение нескольких месяцев после суда, когда я пытался проникнуть в сознание Джеффа, я начал изучать показания психиатра, которые были даны на суде, но на этот раз в манере, которая значительно отличалась от того, как я слушал их, пока процесс все еще продолжался. В то время я отбросил их, считая просто техническими доказательствами, наблюдениями, которые не имели существенного отношения к моей собственной жизни. Таким образом, я смог дистанцироваться от того, что в противном случае могли бы означать психиатрические показания, как для Джеффа, так и для меня.

Но как только я начал исследовать свои собственные связи с Джеффом, впервые проявились тревожные последствия показаний психиатра. Вскоре мне стало очевидно, что тема контроля играла важную роль почти во всех аспектах натуры Джеффа. Это был факт, на который неоднократно указывали в суде, как защита, так и обвинение, и все же, услышав их впервые, я просто не понял их значения. Я отнес это к общей категории безумия Джеффа и оставил там, отвергнув как еще один винтик в сумасшедшем механизме его глубокого психического заболевания.

Но, как я теперь понимаю, это было нечто большее, чем просто шестеренка. Это была жизненно важная часть двигателя, который двигал его вперед, и это было видно почти во всем, что он делал.

Даже первые фантазии Джеффа были связаны с контролем. Больше всего на свете он мечтал «возлежать» с кем-то, абсолютно спокойным. Он не хотел чтобы люди, населявшие его фантазии, хоть в чем-то его стесняли. Он не хотел, чтобы они навязывали ему свои собственные сексуальные потребности. Вместо этого он хотел полностью контролировать их и был готов использовать насилие, чтобы получить этот контроль.

Например, в первый раз, когда Джефф действительно намеревался вступить в сексуальные отношения с другим человеком, он носил с собой бейсбольную биту. Он увидел бегуна трусцой, и он ему понравился. Впоследствии он затаился в засаде, надеясь поймать бегуна, когда тот пройдет мимо него, оглушить его до потери сознания, а затем «возлечь» с ним прямо на земле.