Как воспитать ниндзю

Что увидели солдаты в лесу, вошедшие туда на цыпочках, когда зажгли факелы, можно было только гадать. Какое впечатление на них произвел смотрящий с ветки вырванный глаз или кишки веером, оторванная рука?

А кем предстали перед ними их истошно вывшие от ужаса соседи в неровном свете факелов и чудовищном, кровавом окружении разорванных частей и внутренностей, наверняка измазанные капавшей с веток еще свежей кровью, еще и предварительно обработанные ужасными слухами о живом мертвеце, даже и гадать страшно. Особенно если они получили приказ без слов стрелять во все движущееся и подозрительное.

Что мог подумать солдат, вошедший в полной темноте и тишине в страшный лес, наверно и без этого дрожащий и не видящий друга, когда вдруг увидел развешанные по лесу части товарищей? Наверное, что он остался один, а остальных съели тайно эти ужасные, кривляющиеся в неровном свете факелов и качающихся внутренностей, оборотни!!!

Я немного представляла себе, что такое паника, и насколько «здраво» соображают солдаты, теряя соображение. Когда отрезанная рука качается к нему на дереве. И что они реально видят! Им бессмысленно было бы сейчас что-то объяснять – судя по звуку, каждый там сейчас палил, выл и визжал каждый сам за себя, совсем потеряв соображение от страха. И стрелял в проклятых вывших вурдалаков. Не менее трети могли рехнуться по-настоящему...

– Они палят картечью! – прислушалась к грому пушек мама.

Я поежилась. Одна только пушка на берегу, а не там. И нам ничего уже не поможет.

– Если подозрительный звук услышите, мигом в воду шибайте! – наконец сказала я. – Авось с первого раза не подметут!

– Если мы будем молчать, – тихо сказал индеец, – то нас тоже не подметут. В такой темноте люди не видят, ты забыла, Лу... И спрячьтесь, не маячьте головами... Но смотрите в оба глаза, – чтобы выстрелить их пушкой, сначала зажечь фитиль надо, свет блеснет...

Раздался подозрительный треск непонятно где, – пук, – и я первая сиганула с борта.

Вынырнув через какое-то, я заметила, что в удаляющейся лодке сидит Мари и вокруг подозрительно тихо. Присмотревшись, я сообразила, что ее не достало первым залпом.

– Чего сидишь!? – прошипела я. – Ныряй!

– Да я это... – растеряно сказала Мари.

– Чего сидишь!?!

– Да я это... – никак не могла решиться сказать Мари.

– Ныряй! – чуть не взбесилась от страха я, ожидая каждую секунду, что сестру сейчас сметет залпом вдогонку. – Сейчас опять ахнет!

– Да я это, сушенный горох ела! – наконец, нашла в себе силы заалевшая Мари.

 Что я ей сказала, ни шло ни в какое сравнение с тем, что сказал папа, мама и индеец, которые бултыхались рядом в ледяной воде. Дрожащая и злая я чуть ее не прибила.

С трудом, онемевшими руками мы забрались обратно.

Один китаец хихикал в ночи. У него была запасная одежда!

На Мари никто не смотрел. Да и она сама не могла же просто глядеть в глаза людям! Подумать только, так поступить!

Если б мы не были так глупы, то мы бы смотрели по сторонам. А так мы увидели эти корабли слишком поздно. Они вышли почти нос к носу к нам. Индеец еле успел направить лодку к берегу под прикрытие кустов, надеясь лишь на то, что на фоне темного берега нас не разглядят.

Я лихорадочно искала способ спасения, отчаянно ругая себя про себя и молясь всем индийским и китайским богам сразу. Надо же так попасться по собственной глупости! Никогда со мной такого не было!

Мы затаили даже дыхание, дрейфуя в сильном течении у берега... Борта с пушками проходили прямо над нами. Сейчас как жахнут картечью со всех пушек, так не то что костей, даже клочков не останется!

Когда мы проплыли мимо, а матрос над нами смотрел прямо на нас широко открытыми невидящими глазами, выйдя из освещенного трюма, я поняла, что с меня хватит. Китаец мгновенно тут же свернул в кстати попавшуюся протоку между островами, когда мы оказались между двумя кораблями, и все пятеро быстро на цыпочках, на цыпочках вытащили лодку наружу из воды, затащив в кусты.

По счастью далекий бешеный треск выстрелов перекрыл треск веток под тяжестью лодки. Мы поспешно удалились от берега, причем я опиралась на китайца и кляла свое ранение, так не вовремя поразившее меня, и тут же залегли за павшим гнилым валявшимся деревом.

Мы насчитали двенадцать кораблей, поднимающихся вверх по течению.

Последний, двенадцатый, прошел в такой близости от нас, что я слышала каждый разговор на палубе.

– Они не уйдут, адмирал?

– Армия блокировала все дороги и пути. И десять тысяч солдат, вооруженные в дополнение к мушкетам пистолями и саблями, с тройным запасом пороха и пуль должны к этому времени окружить и штурмовать здание. Единственный путь – по реке, но шлюп мы не выпустим. Двенадцать кораблей справятся с этим дьяволом!

Почему же ты, такой храбрый, на последнем корабле? – ехидно подумала я.

– А мы не пропустим его?