Как воспитать ниндзю

Я подождала, пока пчелы не улетели.

А потом медленно подъехала к выжившему. Не в моих правилах оставлять такие ляпы.

Живыми.

Он лежал на животе и тихо выл.

– Эй, вы живы? – сострадательно поинтересовалась я. Мне самой было интересно.

– Уууууууууууу...

– Ничего страшного, это отличное лекарство! – ласково сказала я. – Отчего только не излечивает! Особенно от неуважения к дамам! То, что доктор прописал!

Он сидел прикрывшись.

Но смотрел теперь на меня.

Он ждал, что я спущусь! Я заметила, как в глазах его мелькнуло нечто даже похожее на злорадство и злобную радость, и быстро поняла, насколько он еще опасен для меня. Раз дошел сюда сам.

Увы.

Увидев, что ошибся, он как молния кинулся на меня.

Увы.

В руках я держала кнут.

Страшный удар кнута встретил его на полпути.

Такой удар мог перерубить шею, если б попал по ней. В данном случае, он сбил его с маршрута. А потому тогда, когда он встретился с моей здоровой ногой, попавшей ему подошвой в лицо прямо с коня, то он рухнул на землю.

Он еще раз кинулся, но опять встретился с кнутом.

А потом с моей ногой.

И снова оказался на земле.

Я отъехала подальше и понаблюдала, как он, рыча, бегал за конем.

Вся еще вне себя от пережитого тогда нападения, я стала, обезумев, хлестать его кнутом.

Это страшное животное человек с чудовищной живучестью, все еще было полно сил мстить и нападать. Он призывал на мою голову всякие кары. Даже пытался изнасиловать меня на скаку. Бегая за конем, естественно.

Но я уворачивалась на коне и била, била, била. Страшно била, с ненавистью за попытку растоптать мою честь, за свое, хоть и не такое большое, унижение, за всех женщин, поруганных такими скотами. С лютой инстинктивной ненавистью к такому вот подлому скотству, когда могут растоптать другого просто так, изнасиловать девушку просто потому что она слабее, что она красива.

Потом он сдался.

Он пытался убежать к болотам, которые были совсем рядом. Но я не дала. Кнут догонял его, закручивался вокруг него, и, совместным рывком лошади, раскручивал его, опрокидывая на землю.

В конце концов, он уже не смог сопротивляться и только сжался в клубок, пытаясь защитить уязвимые органы. Ибо я пыталась попасть ему по это самое. Знаю я, знаю, что есть мужская гордость. Я когда-то чуть в обморок не упала, когда поняла, что они называют мужским достоинством джентльмена.

– Будешь, сволочь, отребье господа, еще нападать на невинных девчонок! – тихо и яростно говорила я. – Мерзкий насильник, откуда только такая мразь как вы вылазите...

Почему-то, судя по всему, он категорически был не согласен с тем, что он не джентльмен, что он не благороден, что он насильник молодых девчонок. Что меня только приводило в яростное, холодное бешенство.

– А ты что, девчонка?! – выдавил еле шевелящимися губами полутруп.

Я ахнула. И даже замерла. Так меня еще ни разу не оскорбляли.

А он с трудом поднял на меня лицо и, очевидно, первый раз меня внимательно рассмотрел. Потому что оно дрогнуло и исказилось. Даже то, что представляло сейчас раздутое пчелиными укусами, ударами плетью и ноги оно.

– Ты! Ты! Ты! Мразь! – чуть не со слезами задохнулась я и стала хлестать его изо всех сил, залившись слезами.

Но он даже не пытался почему-то защищаться, уставившись на мое юное и залитое слезами лицо.

– Если ты думаешь, что я выпущу тебя отсюда живым, чтобы все узнали о моем позоре, то ты глубоко ошибаешься! – в сердцах заревела от горя я, пытаясь попасть ему больнее.

– Я тебя не опозорил!!! Я даже не успел разорвать твои панталоны!

Я стала хлестать его бешено, не понимая даже от захлестывавших слез и горя, куда попадаю.

– Да меня теперь все станут считать порченной, если узнают даже о том, что ты просто касался меня! – чуть не закричала от отчаянья я. – Они считают девушку опозоренной и отщепенцем, даже если она просто встречалась с джентльменом наедине. И даже просто осталась! Ты даже не представляешь, сволота, какой остракизм устраивают эти леди! – и потом, успокоившись, добавила с вспыхнувшей решительностью, уже абсолютно спокойным тоном. – Ты отсюда не уйдешь.

Даже этот страшный каркас мышц я пробила до кости. Он несколько раз терял сознание, а потом приходил в себя от боли, уже не в силах двигаться.

Он уже перестал сопротивляться и покорно сдался. У меня было впечатление, что он сломался не от ударов, а оттого, что узнал, что я девушка. Дурное такое впечатление. А потом что, насиловать женщин и служанок можно? – сжав зубы, подумала я.

Один раз, очнувшись, он обратился ко мне.

– Возьми моего коня, я тебе его дарю, – через силу сказал он, взмолившись, – он стоит бешеную сумму денег, тридцать тысяч. Только оставь меня умирать так... Молю... Я уже ничего не хочу... Я не хочу жить, – прошептал почему-то с тоской он.

Я только усмехнулась – коня я и так заберу. Он был привязан тем же лассо к дереву, ибо я его уже поймала, пока он валялся без сознания.

Сначала он терпел молча, но потом потерял рассудок и стал повизгивать.

Самое страшное, что я поймала его на краю болота. И он лежал, так сказать, на краю спасения. И это добавляло остроты ситуации.