Одновременно с этим произошло и завершение процесса становления уравнительных распределительных отношений. Лишь когда окончательно был обуздан зоологический индивидуализм, когда поведение производящих существ стало полностью определяться коллективными, экономическими потребностями, смогла полностью проявиться и закрепиться в поведении людей объективная экономическая необходимость в уравнительном распределении.
Процесс обуздания зоологического индивидуализма возникающими производственными отношениями и формирующейся как их отражение коллективной волей, процесс борьбы социального и биологического был процессом развития первобытного человеческого стада. Первобытное человеческое стадо являлось формой, переходной между зоологическим объединением и первобытной коммуной, объединением, сочетающим в себе черты как первого, так и последней. Первобытное человеческое стадо, как уже указывалось, являлось не просто объединением, а коллективным организмом, причем не биологическим, а производственным и в этом смысле социальным. Однако подлинно социальным организмом оно не было. Оно было объединением, уже начавшим обуздывать, но еще не обуздавшим зоологический индивидуализм, уже начавшим становиться социальным организмом, но еще им не ставшим, было формирующимся, становящимся человеческим обществом. Его можно было бы скорее всего охарактеризовать как социально-биологический организм. Для такой характеристики первобытного человеческого стада имеются и другие основания, кроме приведенных выше.
Зоологическое объединение, в недрах которого зародилась производственная деятельность, не отвечало потребностям развития этой деятельности. Производственная деятельность для своего существования и развития требовала объединения иного рода, в конечном счете первобытной коммуны. Первым шагом к такому объединению было возникновение гаремного запрета и превращение зоологического объединения поздних предлюдей в первобытное человеческое стадо. С возникновением первобытного человеческого стада началось формирование производства как единства отношения людей к природе и друг к другу, началось становление человеческого общества.
Уже рефлекторная производственная деятельность в какой-то мере обладала способностью к самодвижению, саморазвитию. Но по-настоящему эта способность производственной деятельности начала проявляться, причем все в большей и большей степени, лишь с началом ее освобождения от рефлекторной формы, с началом становления производственных отношений. Прежде всего с началом освобождения производственной деятельности от рефлекторной формы изготовленные орудия все в большей и большей степени начали становиться подлинной фиксацией, подлинным закреплением результатов деятельности по их изготовлению. Далее возникло такое средство фиксирования, закрепления и передачи трудового опыта, как язык. Наконец, более благоприятные, чем раньше, условия для обмена и передачи трудового опыта создало начавшееся обуздание зоологического индивидуализма. Все это открыло возможность для более быстрого, чем раньше, развития производственной деятельности.
Но на пути совершенствования производственной деятельности стояли большие препятствия. Одним из них, как уже указывалось, была морфологическая организация формирующихся людей, с которой то и дело приходила в противоречие развивающаяся производственная деятельность. Другим препятствием был несколько ограниченный с возникновением первобытного человеческого стада, но не преодоленный до конца зоологический индивидуализм.
И в первобытном человеческом стаде, особенно на ранних этапах его развития, имели место кровавые конфликты, приводившие нередко к смерти. Среди формирующихся людей бытовал и каннибализм. Об этом в достаточной мере красноречиво говорят данные палеоантропологии.
Из четырех черепов питекантропов один, принадлежащий взрослому мужчине, имеет пролом, сделанный каменным орудием (Борисковский, 1956, с.35–36). Почти все черепа синантропов носят несомненные признаки насильственной смерти. На них обнаружены повреждения, нанесенные дубинами и острыми каменными орудиями. Основы черепов разрушены при извлечении мозга. Для извлечения костного мозга расколоты вдоль кости скелетов (Weidenreich, 1943b; 1948, p. 197–198; Якимов, 1950в).