Как выйти из террора? Термидор и революция

Очень скоро возобладало убеждение, что России надлежит совершить не еще одну революцию, а иную революцию. На вопрос: «Какую революцию?», получивший распространение марксизм давал специфические ответы. Ведь марксизм определял Французскую революцию в классовых терминах: она была буржуазной и по своим целям, и по своему гегемону; грядущая же революция в силу самой Истории может быть лишь социалистической и пролетарской. Тем не менее отсылки к Французской революции и поиски аналогий между нею и будущей русской революцией (которую еще предстояло подготовить) отнюдь не исчезли. Должна ли Россия пройти через две революции, буржуазную и социалистическую, отделенные одна от другой более или менее длительным периодом капиталистической и республиканской стабильности? Или же, сумев извлечь уроки из Французской революции и особенностей капитализма в России, русские революционеры пропустят эти этапы? Должны ли инструменты революционной власти, изобретенные в ходе Французской революции (в частности, Террор), неизбежно использоваться в каждой революции? Должен ли ход Французской революции — «переворот», свержение Старого порядка, революционное правительство, контрреволюционное сопротивление, гражданская война и т.д. — неизбежно повториться в каждой революции? И тот же вопрос возникал в отношении тупиков, в которые попадала Французская революция, — отлива революционной волны, в частности при Термидоре, и бонапартистской диктатуры. Так между образом Французской революции и проектами революции грядущей появлялись ряды аналогий и зеркал, обладавших самыми разнообразными функциями: понять настоящее при помощи обращения к прошлому; идентифицировать себя при помощи заимствованных моделей (якобинцы, жирондисты и т.д.) и осознать тем самым разницу между политическими деятелями и, самое главное, повлиять на будущее.

На протяжении всего времени, пока эта аналогия находилась на службе революционных замыслов, отсылки к Термидору скорее оставались маргинальными: аналогия с Французской революцией преимущественно служила для прояснения механизмов начала революционного движения и прихода к власти, а не для предотвращения более поздних и отдаленных опасностей и рисков. Ситуация коренным образом изменилась после Октябрьской революции и прихода к власти большевиков: аналогия с Термидором перемещается с периферии в центр постреволюционной системы образов и идеологических дебатов. Аналогия с Термидором или, скорее, даже призрак Термидора неотступно преследуют умы. И в самом деле, в соответствии с постъякобинской и марксистской традициями Термидор рассматривался как полный опасностей переломный момент, время, когда революция резко меняет направление и ее движение прерывается, как период буржуазной и даже контрреволюционной реакции. Короче говоря, Термидор — это символ движения революции вспять, можно даже сказать — ее упадка и вырождения; кроме того, это и предвестье 18 брюмера, диктатуры, при которой революция гибнет, — еще один тревожащий умы призрак. С приходом к власти большевиков не начинает ли история повторяться и не превращается ли, если перефразировать Гегеля и Маркса, в трагический фарс?

В марте 1918 года, через шесть месяцев после Октября и накануне Брест-Литовского мира, Мартов, лидер и теоретик меньшевиков, предрекал неизбежную гибель «коммунистической диктатуры большевиков». По его словам, Россия находилась накануне своего собственного Термидора. Однако, подчеркивал он, необходимо различать два значения этого термина или, если угодно, две фазы Термидора: события собственно 9 термидора, свержение Робеспьера и его единомышленников, и последовавшую за этим контрреволюционную реакцию. Свержение Ленина и окружающей его группы фанатиков и авантюристов неминуемо и даже вот-вот произойдет. Тем не менее воспроизводство французской парадигмы отнюдь не неизбежно. Можно сделать так, чтобы свержение диктатора имело иные последствия, и избежать второй фазы: «истинные революционеры», в частности меньшевики, должны приложить все усилия, чтобы изменить ход событий и спасти демократию вкупе с завоеваниями революции. В случае их неудачи история повторится, и Россия рухнет в контрреволюционную пропасть — еще более беспощадную, чем это было во Франции.