Ну, да бог с ней, лишь бы дети были здоровы. Конечно служба государственная, зарплата мизерная, фабрика ее на ладан дышит. Сама всегда одета в одну и ту же кофточку. Муж небось пьет. Одна радость – на больничном посидеть. А что врет – ну что делать?
Может, и правда было тридцать семь и пять?
Прямо с порога встревоженная мать выпаливает:
– Доктор, у нас живот болит! Сильно!
– Давно?
– Со вчерашнего дня! И рвало вчера!
– Температуру мерили?
– Тридцать семь и четыре.
Внимание! Это рефлекс, это стойка, как у охотничьей собаки! Вечный призрак пропущенного аппендицита витает над каждой, даже самой маленькой болью в животе.
И сколько бы ни говорили, сколько бы ни боялись, у каждого врача, наверно, есть свой пропущенный аппендицит. Есть он и у меня. Мой не окончился фатально. Он не был даже прободным. Он был на стадии: еще бы немного, и лопнул! Но я пропустила его, и мне сказали об этом. Родители ребенка приходили потом вроде бы, и без особых претензий. Но я совсем не хочу повторения.
Смотрю мальчика. Ему уже семь лет, у него смышленое личико, и он четко отвечает на все вопросы.
– Очень, очень похоже. Нашего хирурга сегодня нет, поэтому я вам сама направление пишу и иду вам вызывать «Скорую помощь».
– А вещи, доктор?
– Вещи вы ему потом сами принесете. Вещи – это не главное. Тут у меня можете в кабинете посидеть, подождать машину.
– Да нет, мы в коридоре!
– Ладно, только не убегайте, а то ведь аппендикс и лопнуть может! (Это на тот случай, если все-таки они решат сбегать за вещами – такие случаи бывали).
Все мы люди живые, и все можем ошибаться. Есть у меня в глубине души история одна, одна сокровенная история о врачебных ошибках, которая в подобных ситуациях всегда прошивает мне сердце как молния. Чтобы ее рассказать, и всего приема не хватит – только молния! Благослови, Господи!
Жила-была одна студентка мединститута, пятого курса. Летом вышла замуж за сокурсника, забеременела первым ребенком. И появились у нее боли в спине.
И нарастают. Обратились к гинекологу – все в порядке. Пошли к профессору гинекологии, благо, кафедра тут же, рядом.
Профессор говорит: «У нее нет доминанты беременности! Она у вас беременность отвергает, поэтому у нее такие боли». Положили студентку в отделение, стали лечить – доминанту вырабатывать, а боли все сильнее и сильнее. И выписали из гинекологии – говорят, что патология не их. Ищите другую причину.
Тем временем стала температура подниматься. Положили ее в терапию, потом перевели в хирургию. По ходу нашли воспаление плевры, но без пневмонии, даже пункцию сделали, но гноя не нашли. Оставили в терапии лежать.
Удивительной, страшной силы появились у нее боли! Укол морфина помогал от силы на час, и боли снова возобновлялись, превращая тихую девушку в ревущего раненого зверя. Наркотики кололи ей постоянно. Стала она худой, так как есть совершенно не могла. Стала она желтой и отечной. Даже сделали ей пункцию грудины, что подтвердить наконец диагноз лейкоза. Но нет, лейкоза не нашли! Матери ее сказали, что смерть ее – вопрос не то дней, не то часов.
Но тут послал ей Бог внимательного дежурного врача. (Так как она такая тяжелая была, почти безнадежная, то и лечащий врач, и все консультанты слушать ее уже перестали.)
Выслушал дежурный врач, а у нее легкое не дышит. Утром пригласили хирурга, пунктировали опять и получили почти литр гноя. И, представьте себе, стали снова лечить, и стало ей легче. Только осталось непонятным, откуда все это взялось.
Легче-то легче. Вот только боли! А вот болям уже и не верит никто! Мы тебя вылечили, говорят, уже у тебя ничего нет, а ты все наркотики просишь.
– Наркоманка! Три месяца колем тебя!
Решили перевести ее в специальную больницу, где делают операции по освобождению легких от спаек. Что-то же должно боли вызывать! Перевели туда, а потом оттуда. Слышала она, как по телефону ругались:
– Вы что, – говорят, – куда вы там смотрите – на такую операцию беременную направлять?
Тут все вспомнили, что она беременна, и срок уже – двадцать восемь недель. Просто за худобой видно не было. И забыли, в хирургии-то…
Короче, родоразрешали ее мучительно и долго, а закончилось все кесаревым сечением и смертью ребенка сразу после родов. Вот такие дела. После операции – грудь перемотали, и вроде боли чуть-чуть притихли. Это я про физические боли, а не про слезы по ребенку, и по всему остальному.
Дело к выписке, стала она опять ходить, и опять боли, и снова сильные! На последней консультации собрались два профессора, хирург и терапевт, и решили выписать ее через пару дней. Болям же не верил уже никто.
Правда, раздеть ее не сочли нужным. А вечером пришла медсестра, очередные горчичники ставить, и говорит: «А что, у тебя позвонки сзади всегда так выпирали?» Тут уже и студентка пятого курса смогла бы диагноз поставить. Ну, она и поставила. Сама себе. Утром попросила сделать себе снимок позвоночника.
Довольно редкий случай! Это было не туберкулезное расплавление тел четырех грудных позвонков (остеомиелит позвоночника).