Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям

Сураж очень похож на Париж. Вот только здесь нет Эйфелевой башни, «Мулен-Руж», Лувра, нет Елисейских Полей, нет Булонского леса (хотя есть лес суражский), нет французов и вообще нет ничего французского. Зато есть картонная фабрика «Пролетарий», есть небо, есть свинарник, есть коровник, воздух, слепни, комары, оводы, полозы, куницы, лягушки, собаки, кошки, бык-производитель (двести рублей за одно воспроизводство), есть грибы, огурцы, редиска и еще много чего. Словом, похож.

14 июня. У Буша в Албании во время братания с народными массами прямо с запястья украли часы. Гоблин лишился времени.

И все же человек — это результат оптимизма Вселенной.

На тракторе «Беларусь», прямо на ковше, надпись мелом «Volvo». Ну, не хочет он быть «Беларусью».

16 июня. Лично был свидетелем, как буквально заржала свинья. Вороны крякают, свиньи ржут. Однако.

26 июня. Выпустили в город. Двухэтажное здание музея в самом центре города. Архитектура девятнадцатого века. Жаркий день, люди обливаясь потом, спешат в тень. Дверь в музей открыта. Две тетки возятся на газоне.

— Вы куда? — спрашивает одна, лет пятидесяти, с волосами настолько редкими, что их легко можно принять за лысину.

— В музей.

— Иди, Павловна, они в музей хочут, — подает голос вторая тетка.

По поведению теток догадываюсь, что посетитель здесь — продукт редкий, так сказать, штучный товар.

— Ну, идемте, только билет надо купить.

— Сколько?

— Двадцать рублей.

Я протягиваю деньги.

— Вот билеты.

Лысая тетка достает много бумажных квадратиков, на которых стоит цена «Четыре рубля». Надпись на них гласит: «Брянский краеведческий музей». Однако мы вроде бы в Сураже. Приглядываюсь к бумажкам, различаю штамп: «Суражский краеведческий музей».

— Спасибо, но билеты мне не нужны.

Тетка обижается:

— Как же, возьмите, нам ваши деньги не нужны.

Беру, чтобы не обидеть лысую музейщицу.

— Может быть, вы книжки купите? — с плохо скрытой надеждой спрашивает тетка.

— Книжки, какие? Покажите.

— А вот. — Она лезет в стол и протягивает штук пять книжек. — Это вот нашего писателя, местного, суражского, и вот еще.

Перспективы приобрести творения местного суражского литератора меня не вдохновляют, но пару книжек я все же покупаю. Одна — «Брянский край в X веке», вторая — про Тютчева. Протягиваю ей деньги, сдачу мне возвращают моими же деньгами.

Музейный холл — небольшое помещение, из которого ведут две двери. Одна — на лестницу второго этажа, вторая, видимо, — в служебное помещение.

— Экспозиция на втором этаже?

— Да, в одном зале — знатные люди Суража, во втором — история края и военная экспозиция.

— Давайте начнем с истории края, так как военной тематикой я не очень интересуюсь.

Тетка вновь обижается.

— Нет уж, начнем со знатных людей, — безапелляционно заявляет она.

Знатных людей за всю историю города оказалось немного. Один — композитор, создавший гимн милиции, второй — генерал-артиллерист живший в девятнадцатом веке, третий — все тот же местный ныне живущий в Москве писатель, чьи книжки пыталась мне впарить служительница. В углу помещения, отведенного под его знатность, на витрине сиротливо примостилось шесть или семь книг, половина из которых были сборниками произведений нескольких авторов. На черно-белых фотографиях, украшавших стены, на фоне дверей того же музея стоял пожилой мужчина с бородой.

Насладившись знатными людьми, мы перешли в зал местной фауны. В комнатах, обитых черной тканью, на стенах и полу располагались чучела животных и птиц. За изготовление чучел захотелось убить местного таксидермиста. Жуткие, словно выскочившие из реактора Чернобыльской АЭС, белки смотрели на меня непропорциональными глазами. Птицы с перьями, явно облитыми кислотой, наводили тоску.

— Прекрасно, — рапортую я с фальшивой бодростью, — идемте дальше.

Тетка кивает головой, и мы покидаем зал мертвых изуродованных птиц и белок.

— А что было раньше в этом здании?

— Партийная организация, а потом детская клиника, — охотно отвечает служительница, открывая дверь в зал военной славы.

Надо признаться, что и слава оказалась не очень.

— А сколько Сураж был под немцами? — интересуюсь я с видом знатока.

И тут вдруг выяснилось, что город под немцами не был вообще. Я опешил, прикидывая, как такое могло произойти. В моей голове эта информация не укладывалась. Передо мной возникла выгородка землянки, еще одна выгородка изображала мирную послевоенную квартиру. При чем здесь была квартира, оставалось загадкой.

Следующий зал был значительно веселее.

— Вот это портрет Семченко. Он был управляющий усадьбы, он же был мужем Екатерины Второй.

Я слушаю, плохо понимая, что происходит. Как? У Екатерины Второй был второй муж? И этот муж — Семченко? То есть у нас на Руси был царь, которого звали Семченко?

Лысая тетка продолжает чесать, я молчу.

В другой комнате обнаружились прялки и ткацкие станки, а стены были украшены рушниками.

— Вот тут у нас станок, на нем ткали рушники. Станок древний, очень. А вот и рушники. Вот этот выткан в восемнадцатом веке.

Тетка тычет пальцем в кусок ткани, висящий на стене. На ткани написано «1914 год».