Как выжить в зоне. Советы бывалого арестанта

Как-то несколько человек наших играли в домино. В камере всегда есть тот, с кем у вас складываются лучшие, чем со всеми остальными, отношения. Вот и я, проходя мимо приятеля, ненароком толкнул его плечом. Он как раз в проигрыше был, закричал довольно зло, но не обидно, чтобы я не мешал. Тут Миша-цыган громко, во всеуслышанье заявляет: «Меня бы так толкнул — я бы вообще убил!» Это уже жёсткое оскорбление. Подойдя к нему, я посоветовал ему заткнуться и думать, о чём говоришь. Этот бородатый гоблин полез в стол, приговаривая: «Чем бы тебя прибить?» И достал тяжёлую шлёмку с острыми краями. Взял я его за бороду, поднял рывком со скамейки и дал в голову. Правда, несильно, но ему поплохело. Тут поднимается второй цыган, подходит ко мне и заискивающе говорит: «Ну зачем же ссориться?» А сам в это время прыгает вперёд и пробует ударить. Еле нырнул под его кулак…

Кончилось тем, что я встал в узкий проход между шконками (в него со спины не зайти), а «морики» все втроём, но — из-за нехватки места — по очереди нападали на меня со шлёмками и заточкой для резки хлеба. Больше мешали друг другу, но шум подняли на всю тюрьму. Разбил им морды основательно. Дежурный нажал кнопку тревоги. Прибежал наряд сотрудников, открыли дверь, ворвались. Троица горячих парней и при них не угомонилась — всё продолжали прыгать и орать. Менты утихомирили их дубинами и вместе со мной отвели в «стаканы» (камеры-пеналы). Пока дежурный докладывал операм, кричу цыганам: «Слышишь, табор, раз вы это затеяли — говорите, чтобы не было заморочек, что спортом занимались». Они мямлят, что понятия знают. Тут их начали выдёргивать по одному. После к начальнику оперчасти отвели меня. Тот давай наезжать: «Что, боксёр, драку затеял? Напал на мирных подследственных?.. Может, на тебя завести уголовное дело? Ты двоим носы сломал, третьему — нос и челюсть». Смотрю: майор — нормальный мужик, спрашиваю его: «Гражданин начальник, вы сколько в системе служите?» — «Семнадцать лет», — отвечает. «Что же, — говорю, — вы эту мандабратию не знаете? Или я на придурка похож, первым на троих лезть?» Опер сразу на другой тон перешёл: «Да насмотрелся я на них. Знаю, сами всё затеяли, но хотят на тебя заявление писать. Чтобы судили тебя за избиение. Ну вот что, с ними я проведу беседу, жалобы забудут. А тебя за нарушение, чтобы потерпевшие не так возникали, я посажу в штрафной изолятор на пятнадцать суток». И с удовольствием продолжил: «А всё-таки здорово ты их отмудохал! Но больше не дерись».

После карцера подняли меня опять в старую камеру. Ни одного «морика» там уже не было — перевели сначала в больницу, потом в другие хаты. К нашим у меня тоже отношение изменилось: ведь никто мне помочь не пытался. Тут ещё за стенкой какой-то авторитет объявился — «смотрящий» за тюрьмой, как потом выяснилось. В его случае сработал тот же принцип, когда настоящие блатные не становятся сами у руля, а «дают портфель» не поймёшь кому. Зовут меня к кабуре (отверстию в стене), и наглый голос с кавказским акцентом говорит: «Питерский, ты что там воду мутишь, народ бьёшь?..» Я всегда считал, что авторитетом нельзя назначить: он либо есть, либо — хоть как себя назови — его нет. В городе я всех известных людей от криминала знаю, в тюрьме — тоже. Спрашиваю, с кем говорю и кто мне указывать будет, с какой руки оскорбившего бить. Этот пиконосый тут же нарушил неписаный закон настоящих арестантов (не представился, выругался) и повысил тон: «Я тебе покажу, билять, с кем ты разговариваешь!» Теперь я понял окончательно, что, несмотря на его статус, я имею дело с «чепушилой»^[21]. Просто коротко сказал: «Встретимся — покажешь!» Больше к кабуре не подходил, хотя он там визжал и плевался, угрожая мне. Начала эта мразь малявы в камеры писать, что я беспредельник и с меня надо спросить, но в хате или «овцы» сидели, или умные мужчины — они понимали, что он не прав вдвойне, раз меня цыгане заложили.

Этот «смотрящий» начал рулить тюрьмой, но заигрался и стал приносить много беспокойства ментам. По его указке в случае малейшего подозрения в стукачестве (зачастую безосновательного) людей калечили. Видимо, ментам передали наш с ним разговор или случайно получилось, но на ближайшем шмоне, когда я был с вечера назначен дежурным по камере, нашли заточку для резанья хлеба. Меня посадили в штрафной изолятор. На следующий день ко мне в камеру кидают этого «смотрящего». К тому времени я многое про него узнал от зэков. В частности, что сел он за мелкую кражонку на рынке. Сам приезжий. В камере всем рассказывает, что приехал на соревнование по рукопашному бою. Раньше не судим, от роду двадцать пять лет.