На казачьем кругу в Царицыне в июле 1670 года атаман и есаулы решали как идти на Москву. По Дону не захотели, боясь разорить свою реку, дорога через Тамбов была перекрыта правительственными войсками. Оставалась Волга. В августе сотни разинских стругов заполнили Волгу, конница шла берегом. Впереди лежал город Симбирск. 4 сентября к нему подошли разинцы. Двадцать тысяч человек трижды штурмовали город, взяли посад, но воевода Милославский, родственник царя, упорно держался в крепости на холме. Он ждал помощи и она пришла.
В августе царь Алексей Михайлович под Москвой принимал смотр шестидесятитысячного дворянского ополчения, собранного против Разина. В сентябре войска под началом князя Долгорукова были уже в Казани и Арзамасе. К Симбирску подошли полки нового строя князя Ю.Барятинского, обученные по европейскому образцу. В первом бою Разин отбросил Барятинского от Симбирска, но острог взять так и не смог, хотя такая инженерная возможность была.
Все начало октября шли бои Разина с Барятинским и Милославским. 4 октября войско атамана было разбито. В рукопашной Разин получил пулю в ногу и сабельный удар в голову. Атаман с донскими казаками на стругах бежал вниз по Волге. Побитого народного вождя, конечно, не приняли ни Самара, ни Саратов. Под Симбирском брошенных Разиным на произвол судьбы крестьян сотнями казнили несколько дней.
Бегство Разина, которому патриарх в Москве объявил анафему, сломало хребет бунта. Из народного вождя атаман сразу превратился в преступника и беглеца. Паника и страх перед грядущим возмездием быстро стали распространяться среди восставших. Все поняли, что сибирское поражение и бегство Разина означает крах его похода на Москву. Разин через Царицын ушел на Дон, а Долгоруков начал подавление восстания, планомерно уничтожая все его очаги: «Страшно было смотреть на Арзамас. Его предместья казались совершенным адом. Повсюду стояли виселицы и на каждой висело по пятьдесят трупов. Валялись разбросанные головы и дымились свежей кровью. Торчали колья, на которых мучились преступники, жившие еще по несколько дней, испытывая неописуемые муки. Многих заживо четвертовали, заживо сжигали, кому вырезали из глотки язык, кого заживо зарывали в землю. Так поступали как с виновными, так и с невиновными. Зимой 1671 года казнили около ста тысяч человек. Царь-государь Алексей Тишайший утверждал приговоры: «Отсекши руки и ноги, туловище повесить».
Степан Разин попытался взять власть на Дону, но было уже поздно. Теперь он был не вождем-победителем, а сломленным беглецом, хотя и с крепостью и деньгами. Осенью 1670 года этого уже было мало. Боевые друзья атамана полегли в Каспийском море и на Волге. Осень и зиму 1671 года на Дону шла драка за жизнь атамана. Гибли немногочисленные разинские сторонники. Сам батюшка Степан Тимофеевич в бешенном исступлении живьем сжигал в русских печках своих врагов, говоря, что в холодную зиму надо хорошо протапливать избы. Он мог бы и зимой опять уйти на Волгу, но не сделал этого, бросив взбаламученное им народное море на произвол судьбы. Возможно, он хотел стать во главе Дона и продолжить борьбу, но после его позорного бегства продолжать было не с кем. Держался только Тамбов, рассылая грамоты по матушке Волге: «А буде не пойдете к нам собраньем на помочь, и вам быть в казни, и женам вашим и детям быть порубленным, и домы ваши будут разорены, и имущество ваше и старики будут взяты». На такой призыв почему-то не отзывались. К лету 1671 года громадный бунт Стеньки Разина был полностью подавлен. Черных людей мучительно пытали, вешали, четвертовали, колесовали. Виселицы с казненными плыли по всему течению Волги. Обильно пролитая кровь участников первой крестьянской войны заливала ее последние вспышки, оставшись в памяти народа, записывавшегося кто в крестьяне, кто в холопы.
«Я, Иван Дмитриев сын, прозвищем Мазай, вольный человек, со своей женой и детьми, подрядился в крестьяне за Ивана Савиновича Неелова в его Вологодское поместье Уголской волости в деревню Покровское в готовый двор Гришки Яковлева. И мне Ивашке за ним государем своим Иваном Савиновичем жить в том его поместье в крестьянах и вновь двор строить и вновь хоромы ставить и государевы подати и оброки во все годы платить и изделия делать и пашню пахать и луга расчищать и изгороди около полей городить и земли на бросать впусте и от Ивана Савиновича не сбежать.
А ссуды я Иван взял у государя своего Ивана Савиновича Неелова лошадь да корову и хлеба ржи и овса и ячменя и всякого дворового инвентаря, всего на двенадцать рублей. А на то свидетели: Иван Калинин, Семен Головков. А ссудную запись писал вологодский площадный подьячий Корнилко Дьяконов».
«Я Афанасий Васильев, бил челом в холопство князю Борису Андреевичу Козловскому, и служилую кабалу на себя даю своей волей. И служить мне Афанасию у государя своего князя Бориса Андреевича во дворе до его смерти. А на то свидетель Иван Пушкарев. А служилую кабалу писал Ивановской площади подьячий Сенька Козмин.