Прежде чем повернуть ее лицом к себе, он долго молчал.
– Ты сделаешь то, что должна сделать, но будешь думать обо мне.
Он прав. Она будет думать о нем. Оба это знали. И она не могла представить себя с другим мужчиной. Не могла представить Хантли, пытающегося ее поцеловать. Не могла представить, как он тянется к ней…
При этой мысли тело ее восстало. Она хотела Вольфа, тепла его кожи под ее пальцами. Восхитительного ощущения тяжести его бедра, ног, переплетенных с ее ногами, стука сильного сердца, бьющегося у ее уха. Она хотела отчаянно, безумно, каждой частью своей души. Она была порабощена, связана с ним страстью.
Лили обняла Вольфа, прижала к себе, обнаженную кожу к обнаженной коже. Гладила его волосы, бормотала слова любви, умоляя забыть происходящее, забыть муки, которые несет новый день. Эти несколько последних минут – все, что у них есть.
Он повернулся к ней и потянул на кровать, подмял под себя, и они снова любили друг друга. Каждое прикосновение, каждая ласка воспламенялись отчаянием. Это не было нежным соитием. Скорее потоком раскаленной страсти, оставившим Лили задыхавшейся и рыдающей.
Вольф притянул ее к себе, бормоча на ухо ласковые слова на своем языке. Она понимала только одно «мойя» – «моя», повторяемое снова и снова. Лили прижалась щекой к его плечу.
Вскоре Вольф наконец заснул. Лили лежала с открытыми глазами до тех пор, пока первые лучи рассветного солнца не подсказали, что ее время заканчивается. Тогда, не вытирая мокрого от слез лица, она выскользнула из постели и собрала одежду.
Вольф просыпался медленно, с улыбкой на губах: «Мойя».
Он потянулся к ней, но рука нащупала лишь холодные простыни.
«Она ушла!»
Он порывисто сел.
Ее одежда, раньше разбросанная по полу, исчезла, его – была аккуратно сложена в изножье кровати.
И это все. Между ними больше ничего не будет.
Его обуревало столько эмоций, что он не мог дышать.
Она пришла к нему, как он и мечтал, и отдала драгоценный дар своей девственности. Даже призналась, что любит его.
– Но любит недостаточно, – с горечью вздохнул он.
Встав с кровати, он пошел к камину. Его уютный коттедж был тоскливо пуст. Огонь горел, но не давал тепла, ковер под ногами казался грубым и холодным, свечи почти не давали света.
Ему хотелось что-нибудь разбить, швырнуть в стену, пинком перевернуть мебель и вопить во весь голос.
Пока он стоял, размышляя, с чего начать разрушение коттеджа, его взгляд упал на письменный стол. Там стояла кружка с чаем, под которую была подложена записка.
«Проклятие! Чертовы шотландцы и их чай!»
Он небрежно отодвинул кружку и потянулся к записке.
«Выпей чай».
Он перевернул записку. Больше ничего. Ни объяснений в любви, ни раскаяния, ничего кроме этих двух слов.
Вольф с ревом швырнул кружку в стену. Жидкость потекла на пол.
Глава 30
«И этот день настал! Бал бабочек в доме Роксборо изменит жизни многих и судьбы некоторых. О, как я люблю настоящие балы!»
Через несколько часов Вольфа разбудил скрип колес едущего по ведущей в коттедж дорожке экипажа и звук голосов о чем-то спорящих Арсова и бабушки. Господи, только не она! Последнее, чего он сейчас хочет, – говорить с ней.
Но голоса становились все громче… что тут поделать?
Вольф со вздохом поднялся, поморщившись от резкой боли в висках. Пошатываясь, он побрел к тазику с водой. По дороге отбросил пустую бутылку и, наконец, погрузил голову в прохладную воду.
Вольф как раз застегивал брюки, когда в дверь настойчиво постучали. Он выхватил из гардероба чистую рубашку и поспешно ее натянул.
– Иду! – откликнулся принц, когда стук раздался снова.
– В таком случае иди быстрее, – сварливо ответила бабка. – Я старая женщина и не могу вечно торчать у дверей.
Вольф покачал головой и открыл дверь. Бабушка переступила порог и обшарила взглядом комнату.
– Что ты здесь делал? Почему так долго не открывал дверь?
– Спал.
– В это время дня?
– Мне больше нечем заняться.
Он опустился на скамью перед очагом и налитыми кровью глазами попытался увидеть, куда девались чулки и сапоги.
– Пффф! Тебе нужно готовиться. Мы должны посетить бал этой фурии. Ты сказал, что будешь меня сопровождать.
– Я не еду.
– Едешь. Герцогиня прислала за нами свой экипаж.
– У нас есть экипаж.
– Ее лучше. – Бабка проницательным взглядом оглядела комнату. – Что это? – Нагнувшись, она подняла что-то с ковра. – Это шпилька!
Она уставилась на смятую постель и резко повернулась к внуку.
– Значит, она была здесь! Поэтому ты выглядишь так, словно тебя переехала карета.
Вольф насупился.
– Ну? Отвечай мне!
– Ни черта я тебе не скажу. – Он вырвал у бабки из рук шпильку и положил на каминную доску. – Зачем ты здесь?
– А почему кружка валяется на полу?
– Я ее уронил. Бабушка, ты явилась заглядывать во все углы?
– Да, и передать тебе это. Письмо от твоего отца. – Она протянула ему конверт.
– Спасибо.
Вольф потер виски, болевшие так, что было трудно разобрать почерк на конверте. Сломал печать и развернул послание.
Прошло несколько долгих секунд, прежде чем он понял, что бабушка стоит неподвижно, как статуя, держа что-то в руке.