Как затеяли мужики за море плыть

Ваня, побледневший, переводил взгляд с одного говорящего на другого, мелко-мелко губы его дрожали, и сильно дергалось веко левое. Услышав имя адмирала, жилу на шее надувая, прокричал полубезумно:

— Не было того-о-о! Врете-е-е!

И сразу догадались мужики, что лишнего наговорили, что и вполовину меньше можно было. И расходиться стали потихоньку…

Ночь над морем, над кораблем несущимся огромным закопченным чугуном нависла. Луна? — как присохший желток яичный, и звезды — словно мелко просеченные в металле черном дырки. Нежарко было ночью — от воды, волной взлохмаченной, лезла на палубу прохлада. Мачты, реи, паруса скрипели туго, бранились с ветром, гулевым, крепким, пьяным от запаха воды соленой. Кроме рулевого, силившегося разглядеть в блеске волн, перед кораблем бегущих, что-то, только ему одному известное, никого уж не было на палубе. Но дверь каюты, что в кормовой надстройке находилась, скрипнула, выбежал на доски палубы негромкий свет от лампы, шепот чей-то прошелестел, и фигура женская прочь двинулась. Вдоль борта пробиралась к носу корабельному, но не дошла тень её накрыла чья-то — задержалась.

— Ой, Ванятка! — пихнула Мавра юношу в грудь кулачком своим с притворным гневом бабьим. — Напугал-то как! Чего не спишь?

— А вот… тебя встречал… — хлебнул Иван от Мавры текший сильный винный запах. — Ты где ж была?

Молодке вопрос не по душе пришелся. Дернула углы большой цветастой шали:

— А тебе чего? Гуляла вот… Мне ахфицер один францужский помаду торговал…

— А другие ничего не предлагали? — сквозь зубы вытолкнул Иван слова. Полагаю, ты скоро лотошницей пойдешь, столько, наверно, товара накопила! Ну, ответь-ка, много ль?

— Много, Ваня, много! — с сердцем ответила молодка, и увидел юноша, что досадливо кривила губы Мавра, негодуя на докучливого вопрошателя. Столько накопила, сколько в Большерецке никогда бы не имела! А почему не брать? От таких любезников, как францужские матросы, с одной приятностью беру!

— Али задаром тебе дают? — приблизил лицо свое Иван к её лицу и увидел, как усмехнулась Мавра:

— Зачем же задаром! Задаром кто ж даст!

— А много ль просят?

— А тебе-то что? — усмехнулась снова. — Не твоя казна скудеет.

Иван вцепился в её руку так, что вскрикнула молодка.

— Нет, врешь, врешь, моя, моя казна! Ты мне невеста, я венчаться с тобой собрался! Али забыла, как мы с тобой любились? Отчего же ты другою стала, токмо на землю чужую ступила? Ведь другою ты была, так отчего ж переменилась? Ведь переменилась, да?

— Переменилась, — устало махнула рукою Мавра, и снова горький винный запах обдал Ивана.

— А господин Беньёвский… тоже торговал тебе безделки разные? — с опаской, осторожно спросил Иван, боясь ответа.

— Да не безделки, Ваня, — улыбнулась Мавра, — а добро цены немалой. Но токмо ты не думай, что я в должницах у него хожу, не из таких я. А теперь посторонись — пойду, спать очинно хочется.

И, ручкой своей отстранив Ивана, пошла молодка, чуть качаясь, вдоль борта, но юноша в два шага её нагнал, снова за руки схватил, умоляюще шептал:

— Ну, скажи, скажи, что не было того! О каком там долге говорила, о каком добре?

Но глаза её взглянули на юношу с бесстыдством пьяным, тусклым, в которых прочел он все. Нагнулся быстро, одной рукою бедра обхватил, над бортом поднял и вниз головой послал туда, где кипела черная соленая вода и где не было спасенья, но только пагуба неотвратимая. Оттуда, с самых волн, донесся до Ивана её последний крик, короткий, жуткий, жалкий — то ли чье-то имя прокричала, то ли позвала на помощь. И стихло все.

И до самого утра, покуда не подняли его и не увели, стоял Иван на коленях, железной хваткой мертвеца вцепившись в борт, безумным взглядом смотря на волны и шепча то ли молитву, то ли чье-то имя.

В горячке сильной он пролежал неделю целую в корабельном лазарете, и все думали, что он умрет. Но Иван не умер, а только страшно похудел и почернел лицом. Как-то зашел к нему Беньёвский, нахмуренный, с лицом недвижным, помертвелым, точь-в-точь как у Ивана. Сел рядом с его постелью, участливо спросил:

— Ну как ты, Ваня?

Больной ответил слабым голосом и неохотно:

— Бог милостив к преступникам, — полегче…

— Нет, Иван, не ты преступник, — решительно сказал Беньёвский, — а вот они, твои соотчичи! Я выведал — оговорили они перед тобою Мавру, очернили… невиноватую. Они её убили, а не ты! Скажи, ну можно ль таких злодеев жестокосердных соплеменниками называть?! — вскрикнул резко, привставая. И добавил глухо: — С ними ты не будешь боле. Со мною будешь! Держись меня, Иван, и никогда не пожалеешь.

— Да, я знаю, знаю, — кивнул Устюжинов и потянулся за рукой Беньёвского. — Теперь дороги наши уж разойтись не смогут, до смерти… одного из нас.

Беньёвский судорожно скривил лицо гримасой — то ли от боли сильной, то ли от восторга, поцеловал Ивана в сухие губы и вышел.

* * *